Sorry, I was late... Настоящее имя: Пьетро Максимофф Прозвище: Квиксильвер Возраст: 25 лет Сторона: Академия Будущего Куратор: Мстители Способности: может развивать сверхскорость, потенциалы которой не известны; латентный магнетизм. Респекты: 1269 Князь Пьетро
Лан никак не стал комментировать высказывание по поводу мигрени. Ему уже обещали. Столько раз, что он сбился со счета и верить перестал. Иногда она и правда утихала, бывало, что и месяца на два-три, до следующего путешествия в Сеть, которое снимало все эффекты. Может, и правда, психология, а так - кто его знает. Головная боль неотделима от его способностей. Это последствие, расплата и оборотная сторона медали. Но если девчонке можно верить, тогда у него есть сколько-то времени на нормальное существование, а об остальном ей знать не надо. - Спасибо, - серьезно сказал он, - а что до самопожертвования... Я и не думал. В мыслях не было оскорблять вас подобными предположениями. Наверное, можно было бы счесть последнее высказывание ядовитой шуткой, если бы не тон, которым оно было произнесено. Для Алана самопожертвование во имя великого будущего являлось такой вопиющей, непростительной и унизительной глупостью, таким по-плохому ненормальным поступком, что действительно подозрение в подобном равнялось страшному оскорблению. В мире были вещи, за которые можно было отдать жизнь, силу, здоровье - что угодно. Но это были не великое будущее, гуманизм, мир во всем мире и прочая высокопарная чушь, которой во все времена одни люди кормили других, дабы без помех пользоваться чужой глупостью. Кофе стремительно подходил к концу. Еще немного, и у Линдена не будет предлогов оставаться. Да и девушка, вероятно, ждет не дождется, когда он свалит. А его ждет не дождется недоделанный кусок карты к игре. А Лан, как полный кретин, продолжает сидеть здесь - потому что не уверен, что с этой малюткой уже все в порядке. И правильно не уверен, кажется. Потому что вот она смотрит куда-то в пространство перед собой, таким взглядом, что даже ему, законченному сукину сыну, этот взгляд лучше не ловить. Не по себе становится. Что-то у нее случилось, или случится. Но спрашивать Алан не будет. Во-первых, бестактностью он еще не болен, во-вторых, явно случилось что-то такое... о чем бессмысленно говорить. Есть вещи, которые не произносят вслух, для которых нет слов, их нужно молчать. Вот она и молчит. Молчит, как чужая тоска, как труп той кибердевочки в соседнем номере, как мертвый Френк (я найду вас, сволочи, - прошелестела на задворках сознания какая-то усталая и полудохлая мысль), молчит. А он, к сожалению (??) не тот, кто умеет утешать, успокаивать или даже просто поднимать настроение. Предел его способностей - тоже молчать. Чтобы случайно не задеть непроконтролированным тоном голоса, в котором, что бы ни говорил Алан, всегда "вторым треком" звучало "Люди, я вас тихо, но непримиримо ненавижу". Да, им могли восхищаться коллеги ("Лан, ну ты даешь, у тебя террабайт оперативки в мозгах!"), могли привыкнуть к его поведению и характеру (и все равно порой дергались, только в последний момент раздумав обижаться), его даже пару раз по-настоящему любили (но кто такое долго выдержит?). И все равно. - Я хотел бы удостовериться, что с вами все в относительном порядке, прежде, чем уезжать, - через длинную паузу Линден нарушил все-таки тишину.
Пятнадцать минут молчания. Пятнадцать минут глухой тоски, сквозившей во взгляде девушки. Всего шестнадцать лет, а в глазах столько боли. И даже не боли, а обреченности... Будто только что поставила сама себе смертельный диагноз.
Лили молча пожала плечами, мол, идите, если хотите, никто вас не держит. Но все-таки это равнодушие не было стопроцентным - в глубине души она боялась остаться одна. Боялась остаться наедине с трупом. Или с собой? Она не принимала всерьез американские ужастики. Трупы не оживают, чтобы постучать в дверь номера. Усопшие не просыпаются. Все это - не более чем бред перепившего сценариста, который гонится за оригинальностью идеи. Бред. Ощущения, осязание смерти же были очень даже реальны. И боль, которая застилала глаза, тоже. Сейчас эта боль утихла, но не исчезла. Тупая боль в районе затылка.
Алан встал и уже, кажется, собирался уходить... А Лили вдруг спросила, не поднимая взгляда, в котором все еще скользила та же глухая тоска.
Линден замер с курткой в руках. Не собирался он никуда уходить. Сказано же, пока он не будет уверен, что все хорошо, никуда не двинется. Но брошенную в угол куртку надо было бы повесить. Медленно обернулся, опираясь плечом о дверной косяк. В который раз проглотил язвительный ответ, а поначалу собирался поинтересоваться не рассчитать ли ей вероятность. Но в самом деле, обидеть эту девочку - все равно что ни за что ударить ребенка. Алан терпеть не мог детей, но деяние это считал одним из самых отвратительных. Его начинало это озадачивать и злить. Да кто ты такая, черт тебя возьми, чтобы иметь право на серьезные ответы? Помогла? Ну и славно, я не останусь в долгу, но это не значит, что я должен... - Я не знаю, - почти против воли произнес Лан, - мой друг позавчера отмечал премию, а сегодня он лежит в холодильнике. Как я могу сказать, будете ли жить вы? Тем более, если вы себя уже похоронили? Его слова вспороли тишину, но она тут же сомкнулась следом, такая же тяжелая и парадоксально пустая при этом. Лан понятия не имел, что ему делать с этим ребенком. Помощь... а можно ли ей помочь? Утешать? Так он не умеет, и не умел никогда, да и она явно не из тех, кого стоит гладить по головке. - Я думаю, что вы очень устали, и что вам надо отдохнуть, - наконец добавил он, - и что я не хочу оставлять вас в таком состоянии. Приехали. А хотя, чему удивляться. Будь он в нормальном расположении духа, то не сказал бы такого. Однако же забавно, ему стоит почти титанических училий, чтобы вести себя... более или менее не обидно, а девушка наверняка уже поставила ему диагноз полного урода. Скрестим пальцы и будем надеяться, что ей не узнать, что из себя представляет Террабайт в повседневном общении. - Давайте сделаем так. Вы мне сейчас скажете, могу ли я остаться и что я могу для вас сделать, - почти равнодушно произнес Алан, не двигаясь со своего места у стены. Слова его до ужаса не гармонировали с тоном, - а потом, когда ляжете спать, я уеду, и не буду больше вас беспокоить.
Дэнни Брук толком не мог понять, зачем направляется в reception. Он так же не осознавал, каким образом на его руках оказались порезы от битого стекла, и не слышал, как на пол капает темно-красная жидкость. Он и не думал о том, зачем взял пожарный топор, мысли его были заняты лишь одной единственной целью. Той, что дожидалась своей участи на первом этаже, и которая так грубо обошлась с недавно вошедшим в здание джентльменом.
Тем временем недавно вошедший в здание джентльмен уже поднимался на второй этаж в лифте, расположенном по соседству с тем, по которому спускался Брук. Двести третий номер… – мысленно повторял он, наблюдая за лампочкой 2 и ожидая ее зажигания: - Какой мерзкий запах – подметил он. Это можно было назвать безумием, либо абсолютным безразличием. А может осознание случившегося еще не пришло? Однако запах был действительно не из лучших, так что становилось непонятно, какими правдами и неправдами отелю удалось заслужить 3 звезды. С грохотом лифт достиг назначенный уровень и наполовину открыл свои двери. Этого оказалось достаточно, чтобы протиснуться между ними и выйти в коридоры. Джентльмен двигался медленно, не спеша. Оттягивал момент? Вероятно. Вот она, дверь 203… Поразительно… Рука предательски онемела и не желала подниматься. Словно вкопанный, Натаниэль продолжал смотреть на дверной номер.
Ты чудовище…
Дэнни Брук, уже спустился на первый уровень и зашагал по коридорам в сторону приемного пункта. Похоже, он не торопился. Рассудок его был словно затуманен. Он в принципе то не осознавал своих действий и не мог думать. Только тупое подчинение. Программа.
Опять…
Неужели вот оно, проклятье? Мистер Синистер страшится любой встречи со смертью. Это было справедливой ценой за дар Апокалипсиса – он неустанно себя в этом убеждал. Бесстрашно, дерзко, смело он вершил ужасные дела и ни перед чем не останавливался. А теперь пред ним преграда – дверная ручка? Абсурд. Как и вся жизнь. Наконец, дверь приоткрылась. В соседнем номере мужчина сверкнул красными глазами. - Какого черта здесь происходит?
Тем временем на нижнем этаже молодая Сьюзан оторвалась от внесения имен в список гостей. - Брук? Дэнии, какого Дьявола?!
Лили молча слушала раздраженного мужчину, не поднимая головы. Она ни о чем не думала - обо всем попередумала раньше, а сейчас заниматься мыслительными процессами не хотелось. А может, Ли знала, что если задумается, она обязательно замечтается, ее унесет куда-то за горизонт, где все будет в светлых тонах. Но в жизни ведь все по-другому.
- Да, вы правы, себя я похоронила, - жестко сказала Лили. И подняла наконец взгляд, вперилась глазами в Алана. - В этой гостинице сегодня находятся два трупа. Ашен и я. Первую убили, вторая закопалась в землю и собственноручно поставила в изголовье могильный памятник. Вы абсолютно правы. Взгляд золотистых глаз был невероятно тяжелым, выдержать его было очень трудно. Что произошло с тем Солнышком, которое всем было известно и которое делали вид, что любили? Куда делась веселая безуминка из странных глаз, где прежняя мягкость в голосе? Где та ласковая нежность, благодаря которой даже самые истеричные пациенты с заметным облегчением ложились под нож шестнадцатилетней девчонке? Наверное, она и впрямь себя похоронила. Но, с другой стороны, то была... маска? И, возможно, именно поэтому внутри Ли жила совсем другая Лилит, совершено другая личность? Та, которая выдавала истинные мысли, истинные чувства. Та, которая прорвалась из-за маски в морге. Та, которая ожила сейчас.
- Но я не хочу умирать. Я жить хочу! И от врачевания избавиться хочу, но это очень сильный наркотик. Что-то внутри меня безумно хотело жить так, как живут они сверстницы. И одновременно понимало, что не будет у меня такой жизни. - Она запнулась на мгновение. - Не будет. Где-то в середине монолога Лили встала с кресла и теперь стояла у окна, задумчиво уставившись на оживленную магистраль, освещенную многочисленными лампочками по случаю ночи. Лилит все еще было холодно, но внимания на это она теперь мало обращала. - Но раз у меня не будет такой жизни, никто не мешает начать все заново. Я очень надеюсь, что не надорвусь и доживу хотя бы до двадцати лет. Впрочем, так или иначе, я не пожалею о выборе.
Девушка в какой-то момент осознала, что только что только что поддела старой ржавой лопатой и бросила на свежую могилу какой-то взъерошенной девчонки комок сырой земли. Эта девочка не носила имени. Эта девочка не имела права его носить, ибо была не более чем скорлупой. Ну, покойся с миром, девочка, или рест ин пис, как говорится в таких случаях. - Останьтесь. Если вы никуда не торопитесь - побудьте здесь. Просто так... Просто так. Негромкая просьба, совсем негромкая.
Дверь неслышно отворилась. Если бы Ли стояла спиной ко входу, она ни за что бы не расслышала, что в комнату кто-то вошел. Возможно, особое мерси надо сказать хорошо смазанным петлям, а возможно, Лили просто за своим разговором не расслышала характерного скрипа. - Мистер Эссекс, это вы... Я осмотрела тело Ашен. Она мертва, я не могу ее исцелить. Тело я привела в порядок... Вы должны проститься с ней, мистер Эссекс. Вы обязаны... ей. В голосе маленькой девушки звучали железные нотки. Совсем не детским было ее поведение. Не детскими были и ее слова. Странная твердость... А еще надежда. Ашен наверняка хотела бы видеть его перед смертью.
Линден только пожал плечами. Тоже мне, просьба. И даже собирался ответить, как дверь открылась и на пороге показался тип с таким взглядом, будто его с похмелья переехал бульдозер. И нет, речь идет вовсе не о цвете глаз. Но их выражение... Количество "перееханных" на сегодня превышало всякие разумные пределы, а этот еще и вопрос задал - умнее не придумаешь. Так, словно он был старшим родственником малявки Лилит, и застал их по крайней мере целующимися. - Вечер, - нейтрально поздоровался Алан, с интересом выслушал маленькую речь Лилит, но ухмыляться не стал. Если следовать простой логике, та сероглазая звонила именно этому типу. Если она звонила, то уж точно сказала, в каком номере лежит труп. И то, что этот "мистер Эссекс" сейчас пришел именно сюда, прямо указывает на его крайнее нежелание идти любоваться на тело. Если бы Лан доподлинно знал, с кем имеет дело и каковы могут быть последствия, то он бы вел себя по крайней мере по-другому. А самым разумным было - откланяться и исчезнуть. Но программиста уже, ей-богу, забавляло происходящее. Крайняя реакция на раздражение - это когда тебе уже... не то, чтобы смешно, но все и всех воспринимаешь с неким усталым дружелюбным интересом. По-хорошему, всем следовало посочувствовать. Но сочувствие в Алане просыпалось тогда, когда ему взбредало в голову, а совсем не тогда, когда надо. Впрочем, даже несмотря на полное отсутствие этого самого сочувствия, с происходящим стоило что-то сделать. Так что Линден молча открыл бар, вынул оттуда бутылку виски и вложил ее в руки пришедшего. Прежде, чем тот успел опомниться и осознать, к чему это было сделано (а на то, собственно и рассчет), незваного гостя приобняли за плечи и мягко втолкнули в соседний номер с фразой "Мистер, трупы не кусаются!", сказанной коронным лановским тоном усталого лектора. Незнание - сила. Такое можно было выкинуть, только не имея ни малейшего понятия, кто перед тобой стоит. А поскольку понятия этого Алан не имел и иметь не желал, он еще и дверь за Эссексом закрыл. А потом вернулся в номер Лилит, никак не комментируя происходящее, и рухнул в кресло. - Конечно, я останусь, - спокойно сказал он, откинув голову и глядя в потолок, - я останусь. Сутки по определению давно перешли отметку "странных" и приближались к "дурацким". А может, оно и к лучшему...
Молодая Сьюзан была испугана как никогда. Знай она все заранее, ни за что бы сегодня не вышла на работу! Сердце колотилось с диким темпом, в то время как она смотрела на свисающий пожарный топор. Это было все, что он могла увидеть изпод стола. Мужчина, будто намеренно двигался неестественно медленно, с каждым шагом приближаясь к потенциальной жертве. О чем он думал сейчас? Да ни о чем. Про действовал соответственно программе в своей голове.
Состояние Натаниэль сейчас было вполне понятно. Незнакомый мужчина и Лилит в соседнем номере несколько озадачили его, а отсутствие Мартиник – тем более! Наверное, более всего он сейчас ожидал и хотел встретить мисс Джейсон. Но та, по-видимому, решила лишить его такой возможности. Состояние, в котором он пребывал, можно назвать ступором. Опять и снова. Синистер, в конец потерявший ясность рассудка, просто напросто не успел понять, что же произошло. Поразительно, с каким усердием сегодня все старались выбить его из колеи! И это у них получилось… Дверь захлопнулась прямо перед его носом. В руках чудесным образом оказалась бутылка виски. Он вновь уставился в дверь перед собой, размышляя, где же находится сейчас. Одна мысль сбивала другую, и сосредоточиться на чем-то одном было немыслимо трудно. И лишь спустя, примерно, минуту, он, наконец, осознал.
- Дэнни? – судорожный голос прозвучал из под стола. Сегодня было подозрительно тихо, не было того ночного оживления, присущего отелю Песчаной Розы. Ну а Сью не теряла надежды. Возможно все происходящее – лишь сон? - Дэн… Ты можешь сказать, что происходит? В ответ молчание. Брук, словно робот, двигался в направлении стойки.
Дьявол… - мысленно выругался Эссекс, по-прежнему стоя лицом к двери. Он медленно, но верно умирал – так он предполагал. Одно из свойств живых организмов уже об этом говорило. А именно – он был не в силах пошевелиться. Любой посылаемый мозгом сигнал шея игнорировала. Равно, как и торс, и ноги. А может просто и не было сигналов вовсе? Так в чем же дело… А он-то думал, что бояться уже разучился. Какой же мерзавец Эн Сабах Нур! Ощущение Натаниэль сейчас испытывал давно забытое, но все же знакомое… Страх… От чего он бежал все это время, сейчас находилось у него за спиной. Весомый аргумент, не правда ли? Но вопрос заключался не в этом, а в том, как он поступит сейчас. Проведет целую вечность в бегстве? Или взглянет в глаза собственным страхам сейчас, пока это сделать еще можно? Верное решение напрашивалось само собой. Натаниэль вдруг понял, что все еще является слугой. Только не слугой Апокалипсиса… А собственных эмоций. И как важно было преодолеть эту преграду. Иначе он поступить не мог.
Взгляд, полный страха. Взгляд, полный возмущения, полный неуверенности, полный уважения. Взгляд, полный любви. Этот взгляд мог ощутить на себе даже мертвец.
…Mais les fantômes ? S'ils peuvent aimer ?... Скрытый текст
...А призраки? Могут ли они любить?...
Ночь мягко опустилась на город, своими нежными пальцами стерев с горизонта закат, на несколько часов скрыв грязь переулков в сверкании звезд и ровном свете неоновых огней. Но Ашен сегодня не было среди них … И что с того, что виновный известен? Что с того, что скоро он своей кровью ответит за преступление? Безжалостный и честный самосуд, единственно возможное правосудие по законам первобытного мира. Без условностей, без чертовых псевдогуманистических законов, без ненужного сострадания. Принцип талиона… Убийце – смерть. Но ее это не вернет, хотя, быть может, на несколько дней, часов или даже минут осуществленная руками верных исполнительных подчиненных месть принесет некоторое удовлетворение тому, кто недавно отдал холодный приказ из-под маски безразличия, а сейчас, отстранившись от всего, временно сузив понятие мира до размеров этой комнаты, был здесь, открывая наконец лицо. Поздно… Тысячи смертей – статистика, одна – трагедия… Ашен… Ее жизнь, ее смерть сравнима с падением еще не успевшего набрать высоту лайнера на взлетную полосу по вине случайной ошибки неопытного пилота. Также нелогична, абсурдна, быстра, глупа и досадна… Ее жизнь, ее смерть сравнима с космическим взрывом сверхяркой звезды. Также феерически впечатляюща, также разрушительна и также созидательна одновременно…Неизбежное саморазрушения, одно из последствий которого – ударная волна гигантской мощности, неизменно обращающая галактические первоосновы в космическую пыль, лунным серебром оседающую потом романтикам на ресницы; а другое, такое же неотъемлемое – зарождение новых первооснов, на которых миллионы лет будут строиться новые, совсем иные миры. Постоянная космическая динамика, на первый взгляд нас не касающаяся, на самом деле заложенная в каждого из нас. Натаниэль жаждал действия, и что сейчас? А что тут можно сделать?.. Будь он хоть трижды всесильным мутантом на земле и слугой самого дьявола, ему не суждено было стать господом-богом всего на минуту, чтобы вернуть только одну жизнь. Эссекс считал, что в нем давно нет ничего человеческого – он жестоко ошибался. Как и всем людям, ему была свойственна одна деструктивная черта. Ценить что-то лишь после того, когда с головой накроет осознание окончательной потери. Такова суть природы человеческой, такова жизнь.
Loin tres loin du monde Ou rien ne meurt jamais J'ai fait ce long, Ce doux voyage. Nos ames se confondent Aux neiges eternelles L'amour cachait Son vrai visage. Скрытый текст
Далеко очень далеко от мира, Где ничто никогда не умирает, Я совершаю это долгое, Это приятное путешествие. Наши души смешиваются С вечными снегами, А любовь скрывает Свое истинное лицо.
Секунды, минуты, часы – все сливалось в одну-единственную вечность безучастного молчания и созерцания статичной картины, ужасающе совершенной инсталляции смерти, о которой сумасшедшему старику Гюнтеру фон Хагенсу не доводилось и мечтать. В лучах призрачного лунного света струившегося сквозь оконную раму белое лицо Лэй выглядело особенно спокойным, создавая иллюзию чуткого сна. Будто девушка очень устала за всю свою жизнь, наконец, упала на кровать, а сил хватило лишь на то, чтобы натянуть на себя до груди одеяло и уснуть мертвым сном, от коего не бывает пробуждения. Секунды, минуты, часы смертельного оцепенения. Без сознания, без жизни, без дыхания. Далеко-далеко от мира… Уснув вечным сном смерти, она не замечала как находившийся на исходе день сменился вечером, а вечер ночью. Девушка не ощущала ни хода времени, ни перемещений в пространстве, ни собственного тела – вообще ничего. Ей не снились сны – ни радужных видений, ни кошмарной изнанки и без того извращенной реальности – только черная пропасть, бездна, провал… Что она теперь – призрак, медленно переходящий в память? Яркий трагический образ того, чему не суждено было случиться? Она ушла... Ушла ее улыбка, блеск в глазах, ее такой изменчивый голос – все ушло, оставляя Натаниэля в тишине наедине со своей виной…
…Галлюцинация? Сон? Иной мир за гранью, о котором столько говорят, но откуда еще никто не возвращался, чтобы развеять миф, сделав его частью объективной науки?... Ашен словно видела себя со стороны, совершающую странно-нереальное, приятное на грани мазохизма путешествие туда, где далеко, очень далеко от мира, где ничто никогда не умирает потому что там вовсе никогда не существовало ничего они были рядом и их души смешивались - стирая грани реальности, просачивались друг в друга - с вечными снегами… Оставляя позади привычный мир реальной обыденности, где любовь скрывает свое истинное лицо… В этом ином мире никто и ничто не обязывало их к сдержанности. Бесконечные снега и только небо, вечное, синее небо над головой вместо потолка гостиной… Какое теперь имело значение, что перед Лэй открылась завеса обмана? Слишком поздно, ведь ее самой уже не было, а это – лишь отголосок освобожденного выстрелом в голову сознания?… Ей не вернуться назад и ничего не исправить. А когда поздно что-то исправлять, остается лишь сожалеть. В прошлом волнение, беззаботность и наивность. Вообще все - в прошлом. В небытие. И игры кончились, нет больше места притворству – и ничего больше нет. Почему правда становилась очевидной лишь сейчас, умерев вместе с ней? В опьяненном сознании – прерванные мечты. И если бы в ледяной пустыне сознания Лэй было место, к примеру, для бутылки абсента, оставалось лишь выпить за любовь…которой не было. А могла ли она быть? А могла ли она быть между ними? Ответа уже не узнать. Сожаления, сожаления… Безысходность, которая должна охлаждать чувства почему-то действует иначе. Чувства за гранью смерти? Что за чушь!.. Лэй кажется слишком поздно открыла глаза и поняла, что ей нужен именно он…
Лэй открыла глаза?... Или это плод истощенного больного воображения? Может, какая-то доселе неизвестная анатомической науке рефлекторная реакция уже безжизненного тела? Да, девушка по-прежнему была холодна и бездыханна, но ее отсутствующие обращенные к потолку пустые глаза вновь были широко открыты. Но что это? Глухой неуверенный удар, не различимый ухом, но гулом набата прорезавший могильную тишину совывавшую ее сознание. Первый удар сердца... Мгновение, и фантастическая сияющая синевой неба и белизной горных снегов картина померкла, превратившись вдруг в глазах огненно-красную вспышку боли. Удар, еще... Эту боль ни с чем невозможно было сравнить, зато в сравнении с ней автоматная очередь была сравнима с ударами ласковых капель летнего дождя. Так больно, что невозможно даже закричать. Вдох, поток воздуха, разлепивший только что медленно регенерировавшие легкие... И только сдавленный стон на выдохе. Темная комната плыла перед глазами, стиваясь в мутный водоворот, на краю которого маячил призрачный и такой знакомый силуэт, больше похожий на галлюцинацию...
Несмотря на небольшую речь, произнесенную Лили, ее глаза оставались грустными. Грусть эта не была тяжелой, скорее мягкой. Так думают о любимой игрушке, которая когда-то вдруг решила сломаться или разорваться по швам.
Девушка снова поежилась. Пришлось вернуться в свое кресло - там было одеяло, которое дарило хоть какую-то иллюзию тепла. Всегда желанного, но такого недостижимого тепла. Когда Ли было холодно, тепло почему-то всегда казалось чем-то невозможным. А на следующий день, когда тепло уже было с ней, Лилит не вспоминала о нем. Так всегда бывает: когда у себя есть что-то, ты его не ценишь, а когда это что-то теряешь... Только тогда понимаешь, ЧТО потерял.
Девушка села в кресло, подобрала под себя ноги, а голову положила на подлокотник. Глаза же обежали Алана целиком впервые за весь вечер, и Ли хмыкнула. А потом взгляд ее снова погрустнел. Она укуталась в одеяло покрепче, но проклятый холод не отпускал. Даже наоборот, как бы укрепил свои позиции. Так, наверное, чувствуют себя покойники... Как потихоньку холодеют пальцы рук, ног, тело...
- Тьфу, черт. Холодно... - негромко, даже тихо пробормотала Лилит. Она не собиралась говорить это вслух, фраза просто вырвалась. А Лили даже не заметила того, что произнесла ее вслух...
Труп для него всегда представлял рабочий материал. В исключительных случаях – предмет искусства. Но уж никак не страха. Так было лишь однажды. Когда сам Натаниэль не был готов признать существование смерти, принять это как факт. В общем-то, этим и было продиктовано его желание обрести бессмертие. Отчасти, потому как это лишь корыстная стороны его мотивов.
Эссекс вдруг вспомнил о произошедшем в разрушенном поместье. Она тогда тоже умирала… Клаустрофобия, или что, неважно. Тогда он вновь видел ту картину, вновь слышал ее голос.
Чудовище…
Это девчонка слишком хорошо его узнала. Слишком хорошо знала его семью и прошлое. Пусть она побывала в одной лишь спальни, или залезла в базу данных – этого было достаточно. Он подпустил ее слишком близко к себе, так что теперь сам должен был пожинать плоды.
- А. Эссекс, кто это?
Бредовая, сумасшедшая версия, в которую так хотелось верить. Да, происходящее – лишь спектакль. Он все еще четко помнил сказанные ею слова перед уходом.
- Ты, наверное, так прочно окопался в своей новой скорлупке, что и не слышал о том, как два года назад твоя родная Англия на ушах стояла, когда база королевского агентства безопасности была сломана неким хакером, заявившем о себе как Plague? Я все равно ее сломаю!
Игра мародеров. Это объясняет многое, поведение Мартиник, появление незнакомых личностей вместе с Лилит. Как же хотелось верить, что все это – лишь притворство с пока не выясненной им целью. Сломить? Убить? Возможно… За то она бы в этом случае оказалась жива. Именно поэтому Натаниэль был готов принять и признать эту версию как единственно верную.
Проверить правдивость и справедливость его подозрений было очень просто – подойти и ощупать запястье. Но ступни, казалось, приклеились к полу, равно как и спина – к двери, к которой он прислонился. Он был готов стоять тут и до конца своих дней жить иллюзией. Так кстати оказавшаяся в руках бутылка виски могла в этом помочь. Вот только он уже решил, а значит – нужно было идти до конца.
Мертва… Удар поразил само сердце, которое, как оказалось, у него все же было. Только теперь Синистер наконец осознал факт ее смерти, и вдруг к нему вернулась ясность рассудка. Он не был сломан. Только шокирован. А шок, как оказалось, действительно отрезвляет… Нет, он, конечно, еще не принял ее смерть, лишь осознал. И вновь безумная идея.
Адам…
Интересно, а хотела ли Ашен обрести второй шанс? Жаль, у нее уже нельзя этого узнать. Если это кому и нужно было, так только ему, вероятно. Она обрела покой, и теперь уже их жизни никак не связаны. Определенно, во благо для нее.
Пожарный топор приземлился в метре от молодой Сьюзан прежде, чем Ашен впервые за долгое время вздохнула.
Это движение грудной клетки было подобно чуду. Что это? Вознаграждение свыше за то, что Натаниэль поступил вопреки эгоизму? Бог, в которого он всегда отказывался верить? Невозможно, однако все говорило об обратном. Предположение о ее возрождении было слишком смелым, что бы в это поверить. Дабы не быть обманутым, он лишь ждал… Теперь ожидание было куда менее болезненным, но еще более напряженным.
Иллюзия? Игра больного воображения человека, отказывающегося принимать смерть? Фикция, придуманная для воплощения в жизнь чьих-то корыстных целей? Сколько угодно можно было продолжать самообман, но… Нет... Девушка была мертва. Абсолютно, окончательно, безвозвратно. Три часа пролетели так, словно прошло всего несколько минут. Лунный свет по-прежнему мягко струился сквозь полупрозрачные воздушные занавески на ее белые как мел, лишенные всякой жизни застывшие черты, на плечи, казавшиеся теперь еще более пугающе тонкими, как крылья бабочки. Лэй была мертва, а теперь горячее, болезненное ощущение вновь возвращающейся в бесчувственное тело жизни подчиняло себе ее хрупкое тело безраздельной властью сильнейшей боли, боли, которую невозможно ни "подделать", ни "сыграть" . Внешне неподвижное тело все еще выглядело таким … спокойным и холодным, таким еще неживым, что никому бы и в голову не пришла мысль о том, всего один раз едва заметно поднявшаяся грудь, что всего один-единственный да и то поверхностный вдох, один едва слышный сорвавшийся с ее губ звук может принести столько страдания. Несмотря на всю нереальность, абсурдность ситуации, это происходило на самом деле...
...Und das Atmen faellt mir ach so schwer Weh mir, oh weh Und die Voegel singen nicht mehr...
...И дыхание дается мне, ах, так тяжело, Мне больно, так больно, И птицы больше не поют...
С каждым новым слабым ударом сердца, с каждым новым неглубоким вздохом ей становилось только больнее. Как будто кто-то заменил кровь в венах жидким огнем, расплавленным металлом. Как будто эти вены неизвестный садист медленно – миллиметр за миллиметром - вытаскивал наружу. Наивная! Она-то думала, что операция, проведенная когда-то по инициативе Крида-старшего была самым ужасным, что могло случиться с ней в жизни, но какой жестокой была эта ошибка. Впрочем, сейчас Ашен была просто не в состоянии думать ни о чем, что-то видеть или слышать. Слишком больно. Нестерпимо больно, даже для нее. Хотя почему, откуда взялось это "даже"? Кто и когда назначил ее самой сильной? В какой момент она окончательно забыла о том, что отнюдь не является подобием римского гладиатора, в чьи обязанности входит эта сверхчеловеческая выносливость, когда перестала понимать, что она всего лишь хрупкое создание, которому тоже нужна защита. Возможно даже больше, чем кому бы то ни было… Одна за другой системы организма начинали функционировать. На глазах исчезала "восковая" сероватость кожи, характерная для трупа, губы снова стали бледными, но не синими, ресницы то и дело тревожно вздрагивали, а глаза – вновь были закрыты и больше не пугали Эссекса пустым, неподвижным, мертвым взглядом. Еще один удар сердца - и все мышцы одновременно внезапно жестоко свело, что вызвало резкое непроизвольное движение, одеяло наполовину слетело на пол. На расслабление времени потребовалось на порядок больше. Лэй снова была жива. Это был не сон и не иллюзия, придуманная Мартиник, которой не было здесь сейчас, но без усилий которой могло бы не быть Ашен. Уже никогда...
...Ohne dich kann ich nicht sein, ohne dich. .................................................... Ohne dich zaehl ich die Stunden, ohne dich. Mit dir stehen die Sekunden Lohnen nicht- ohne dich!...
...Без тебя я не могу существовать, без тебя. .............................................. Без тебя я считаю часы, без тебя. С тобой останавливаются секунды, Не стоят того - без тебя...
Наконец, к ней начало возвращаться сознание, сквозь боль, которая не то чтобы утихала, но становилась как бы привычнее. Регенерация не оставила сил на большее, чем вновь уже не рефлекторно открыть глаза и относительно глубоко вздохнуть впервые за много часов. Этот вздох причинил столько страдания, что Лэй не смогла сдержать, подчинить своему контролю естественную реакцию тела - из глаз по лицу потекли слезы. Но Ашен вновь была жива. Она вновь чувствовала. Сначала это была резкая, ни с чем не сравнимая боль, затем - холодный ветер, свободно врывавшийся в комнату сквозь открытое окно, скользивший по коже, после этого – горячие слезы, стекающие по щекам на подушку, а потом стало медленно вновь возвращаться уже начинавшее казаться непривычным ощущение собственного тела, возможности хоть как-то им управлять. Сознание было самым последним… Оно возвращалось медленнее всего, обрывочно и невнятно, не давая возможности думать – только ощущать на уровне восприятия, но это восприятие было болезненно обостренным и даже тишина казалась ей наполненной нестерпимым шумом, хотя это было всего ишь звук дыхания Натаниэля. Но все это отходило на вторые планы, становилось каким-то глупым и совершенно незначительным - главное, впервые Ашен понимала, наконец, что жизнь все-таки стоит того, чтобы жить. Почему?.. Ответ очевиден. Он сидел сейчас рядом с ней.
Она не могла ничего сказать – было все еще слишком больно. А сказать хотелось так много! Ей хотелось спросить, не сошла ли она с ума. Ведь на самом деле ей до сих пор не верилось, что Натаниэль мог оказаться здесь, хотя где было это самое "здесь" девушка опять же понятия не имела. Ей хотелось спросить, реален ли был его взгляд, заставивший ее захотеть вернуться. Было столько вопросов... Но главное, что ей хотелось сказать, словесному описанию не поддавалось.
Одному богу было известно, сколько сил понадобилось девушке чтобы совершить это простое, незатейливое движение – просто поднять руку, чтобы в следующую секунду уронить ее Натану на плечо и чуть сжать пальцы, не позволяя ладони соскользнуть; невозможно представить, какую боль причинили ей следующие четыре слова, которые она все-таки смогла очень тихо произнести сейчас, разлепив голосовые связки. - Mein Teufel… Ich wartete... - как бы тихо ни были сказаны эти слова, в них было вложено столько, что нужно было быть по-настоящему глухим, чтобы не расслышать. Чтобы не понять...
Бывают просто плохие дни. Это когда полный багов код, сломанная кофемашина, штраф за превышение скорости и вовсю поджимающие сроки работы. Бывают феерически дрянные - когда приступ мигрени, втык от начальства и отобранные права. Но то, что было сегодня, не лезло ни в какие рамки и не поддавалось никаким определениям. Выражаясь... привычно, предел омерзительности этих суток стремился к бесконечности. Мертвый Логан, мутанты (а сам ты кто? - привычно откликнулся внутренний голос), "труп неизвестной, работы неизвестного мастера", убитая сероглазой нахалкой медичка, целительница эта маленькая... Которой надо было быть благодарным, но были вещи, которых Лан не принимал и принимать не умел. Это было слишком похоже на милостыню, хотя и не являлось таковой. И потом, хоть убейте, он совершенно не знал, о чем с ней разговаривать и что еще он может для нее сделать. По-хорошему, надо было развернуться и уходить. Но во-первых, Алан обещал ей остаться, во-вторых... а черт его знает, что оно там, во-вторых. Но что-то было и уйти не давало, заставляя все глубже и глубже вязнуть в неловкой тишине, заполняющей комнату. Холодно? Ну что он мог для нее сделать в этом случае? Да ничего ровным счетом. Разве что за виски сбегать. Потому что в баре была только одна бутылка, кою Линден торжественно вручил тому красноглазому мужику, отправив его на свидание с трупом. От последнего мыслеопределения отчетливо попахивало некрофилией, хотя, видит... ну, предположим, Бог (при условии его существования), что Алан не хотел. Просто надо следить даже за мысленной речью. Короче, виски не было. Грелок, обогревателей и прочего - тоже. Предлагать же в качестве двух последних категорий себя Алану даже в голову не пришло, ибо нездоровой страстью к детям он никогда не страдал и, тем более, не наслаждался. Даже несмотря на то, что дитя было прехорошенькое. Да и вообще, самое возвышенное желание, которое он сейчас испытывал - было желание кого-нибудь... в общем, совершить акт агрессии, переходящий разумные пределы и пресекающий жизнедеятельность произвольно выбранного объекта. - Попробуйте принять горячий душ. Или ванну, так даже лучше, - предельно не-ехидно посоветовал Алан, - мне кажется, должно помочь.
Лили подложила под голову ладошки, снова взглянула на Алана, то ли оценивающе, то ли задумчиво, кто ее разберет. Смертельная усталость прошла, глюкоза начала действовать, а крепкий чай еще и взбодрил. Так что ее щеки утратили мертвенную бледность, приобретя свой обычный, правда, все равно не слишком здоровый цвет, а в глазах зажглась прежняя хитринка. Видимо, лукавство было обязательным свойством обеих ее личностей. - Принять душ... - протянула Ли. - Что же, неплохая идея. Кто знает, может, и поможет. Девушка неспеша поднялась с кресла. Бегать не хотелось, а спешки Лил вообще не любила. Правда, иногда спешить приходилось, но то были экстренные ситуации, когда иначе никак было нельзя. Сейчас же спешить не хотелось. Вся ночь впереди, куда ж бежать? Ли неторопливо пересекла комнату и подошла к двери ванной, так же неторопливо присела, расшнуровывая ботинки, не спеша стянула белые носочки. И, слегка покраснев, скрылась за дверью - ее глаза случайно наткнулись на взгляд Алана. Но запираться Лилит не стала. На всякий пожарный случай, вдруг плохо станет.
С самого детства Лили сначала включала воду, настраивая степень теплоты воды и лишь потом раздевалась и лезла в душ или в ванную. В принципе, правильный подход. И сейчас в какой-то мере правильный... наверное. Лили по-прежнему была в своей белой футболочке и черных брюках, когда ее с ног до головы окатило водой. Крутанув кран, Лилит еще и успела отойти на полметра, поэтому мишенью для окатывания водой, как раз из той позиции, где находился кран, была идеальной. Через две секунды же этой воды стало так много, что мокрая одежда, со всех сторон прилепившаяся к телу, была меньшим из зол. Секунд пятнадцать онемевшую от удивления Лил поливало холодной водой. А потом это все безобразие прекратилось так же быстро, как и началось.
- Вот черт! - громко выругалась Лили, стоя босиком в луже годы, мокрая с ног до головы. Белая футболка, намокшая до предела, потеряла свое предназначение скрывать, и теперь с вдохновением вырисовывала каждую черточку гибкого тела Ли. Волосы, даже в мокром состоянии продолжая топорщиться, словно иголки ежика, не потеряли насыщенности цвета, оставаясь по-прежнему ярко-рыжим. А сама Лилит выглядела так, будто готова расхохотаться. Ибо до нее вдруг дошло, что кран она не закрыла, и водой могло плюнуть в любой момент...
Ситуация – качественная реакция для человека, его поведение и то, как он себя проявляет, характеризует его качества, как положительные, так и отрицательные. Надо сказать, эта ситуация застала Натаниэля врасплох – он просто не знал, как себя вести. Такого поворота событий предсказать не мог никто. В конце концов, минуту назад он был готов чуть ли не смириться с ее смертью… а теперь. Он вроде и не молился, хотя следовало бы, но вот вопрос, а услышали бы его там, наверху? Такие понятия, как справедливость, и высшие силы, он сам отверг, так чего же теперь оставалось ждать от того, во что до сих пор он просто не верил? Во всем это был сокрыт какой-то смысл. Эссекс в миг забыл об эмоциях, хотя сделать это было ой как нелегко. Но иначе – никак. Допустить повторение прошлых ошибок… вновь?!
Она была жива сначала… Когда произошла их первая встреча. Полна жизни, как вся зелень вокруг, тогда, в парке. Пусть и не совсем вписывалась в окружающую обстановку, но являла собой одно из проявлений жизни. Ею можно было восторгаться, как стихией, Ашен привнесла в этом мир какую-то силу, стремительную, дерзкую, смелую. Может она богиня?
Много лишних мыслей, как же они мешали принять решение! Да, сначала была жива… А потом? Боль и страдания, как и все, что хоть как-то с ним связано. А если вспомнить, то Натаниэль знал и предсказывал это с самого начала. Еще один эксперимент. Вот только сам он не заметил, как превратился из ученого, в подопытную крысу. Теперь уже опыт поставлен был на нем, и изменения происходили с ним. Определенно, богиня.
Богиня, но умерла. Пожертвовала собой, а ради чего? Хотя думал сейчас он не о мотивах, а о следствиях. Сам факт смерти тревожил его куда больше. Но Лэйрин погибла незаслуженно… и потому возродилась. Превозмогая боль, она вновь и вновь вдыхала в себя жизнь, как генератор, что бы дальше делиться этой энергией с другими. Разумом он понимал, что в ее будущем для него места нет и быть не должно. Возможно, она это уже осознала, возможно, осознает позже, а может быть и вовсе не поймет. Но единственно-верным решением было, наконец, отпустить ее, покинуть и уже никогда не возвращаться. Но ноги, в который раз за сегодняшний день, предательски онемели.
Am Ende der Wahrheit Am Ende des Lichts Am Ende der Liebe Am Ende - da stehst Du
...Im Herzen wird es leerer - ein Teil geht nun von mir...
Nichts hat uberlebt Wir haben schweigend uns schon lange getrennt Und mit jedem Tag "Wir" Wuchs die Luge unserer Liebe Und je weiter wir den Weg zusammen gingen Desto weiter haben wir uns voneinander entfernt
В конце Правды В конце Света В конце Любви В конце - там стоишь Ты
... И сердце опустеет - теперь часть не принадлежит мне...
За жизнью стоит Ничто. Мы расстались молча уже давно И с каждым днем мы лжем своей любви все больше И чем дальше мы шли по дороге вместе Тем дальше мы удалились друг от друга
Он по-прежнему смотрел на нее и ничего не говорил. Лэй показалось на секунду, что голос ее прозвучал лишь в ее сознании, но не вслух. Почему, почему же он молчал? Испытывал ее? Не слышал или не хотел слышать? Но если так, то зачем ему было приходить сюда? Удостовериться в ее смерти, чтобы перешагнуть через еще одну сломанную игрушку, насладиться своей победой, холодно рассмеяться и пойти дальше, не оглядываясь? Неужели ему нечего было ей сказать?... Миллион вопросов, один мучительнее другого. Неизвестность, как известно, хуже всего. Пытка тишиной… Именно это бессмысленное ожидание сейчас причиняло боль гораздо большую, нежели те ощущения, которыми ее тело, будто существовавшее отдельно от сознания, отзывалось на стремительно завершающуюся регенерацию. Тем не менее, силы медленно, но верно возвращались к Лэй - с каждым ударом сердца, с каждым новым вздохом, чуть более уверенным, чем предыдущий. Сравнимое с библейским чудо разворачивалось у Эссекса на глазах - к Лэй возвращалась жизнь, ее бесконечная энергия в формате XXL, как энергия чистого солнечного света, способная как обжигать, так и согревать, растапливать тысячелетние ледники. Это был не бред и не мираж, не больная фантазия разума, пытавшегося выдать желаемое за действительное. Невозможное – очевидно. А доказательства тому - ее голос, пока еще звучавший тихо и неуверенно, свойственный только ей такой живой блеск в глазах, резкие движения, пульсация сонной артерии под тонкой кожей…
Einsam - gemeinsam Wir haben verlernt uns neu zu suchen Die Gewohnheit vernebelt Die Tragheit erstickt Der Hochmut macht trunken Und die Nahe treibt zur Flucht
Одинокие - вместе Мы разучились искать Высокомерие нас распыляет, Показывая в новом качестве Удушающая привычка - опьяняет, Подталкивает к бегству
Минуты тянулись, но по-прежнему ничего не происходило. Только гробовая тишина, заключившая их в свои объятия, как мертвых в склепе... Только они были живы, здесь и сейчас. Оба... Живы... Нерешительность, объективные причины которой были Ашен не ясны. А были ли они, эти самые объективные причины? Поддавалась ли вся эта ситуация логике? Логика… сухое, ледяное слово, определяющее точные научные понятия. Нет, не здесь… Не сейчас… Догадки, теории можно было строить бесконечно долго, хоть всю жизнь, но вот узнать наверняка был только один единственный способ. Узнать это здесь и прямо сейчас… Из первых рук, то есть у самого Натана. Вот только слова застревали в горле, путались на языке и никак не хотели выстраиваться даже в короткую, но более-менее понятную фразу, словно девушка вновь училась говорить… Это было так ново, так непривычно для нее – чувствовать, как сердце замирает при каждой попытке обратить эмоции в словесную форму, при каждой попытке всмотреться в его глаза. Отчего-то сейчас не получалось сделать этого как там, на лестнице в особняке. Тогда она злилась, тогда Лэй была в бешенстве и готова была, всем сердцем желала наговорить Натаниэлю еще много всякой ядовитой дряни, чтобы задеть его, чтобы доказать наконец свою теорию о том, что он – человек, живой и настоящий, способный чувствовать. Доказать себе? Доказать ему?... Но там же она сама своей рукой сломала всю свою линию неоспоримых, верных, хитрых, методичных доказательств, почти доведенную до победного конца. На минуту подчиниться порыву, что был вне ее, вне его контроля, и перечеркнуть все, послать доказательства ко всем чертям только для того, чтобы на минуту нарушить его личное пространство, те самые "сорок сантиметров", о которых пишут в своих работах психологи. Чтобы, не думая о последствиях, забыть об условностях… Она тогда не сразу поняла, что и сама сломалась… но почувствовала. Она сломалась и потому – убежала… От него? От себя… А сейчас бежать было некуда. И если честно, то и не хотелось. Хотелось остановиться и узнать наконец правду: причины видимых непонятных следствий.
Und wenn ich ihn so sehe Wenn ich ihn erlebe Wenn ich uns betrachte Etwas hat uberlebt...
Und wenn ich Kraft und Hoffnung fande Wenn ich selbst noch den Glauben an uns hatte Wenn ich ihn erreichen konnte Ihn noch einmal fur mich hatte...
Wenn die Basis - unser Fundament Wenn wir uns noch einmal neu entdecken wurden Wenn er nur wollte... Ich will!
И если я вижу его именно так, Если я он хоть что-то испытывает, Если я сумела рассмотреть Нечто, Стощее выше нас и выше Жизни...
И если у меня было достаточно сил и надежды, Если я еще верю в нас, если я могу его догнать, Он вновь будет принадлежать мне...
И если это - наш фундамент, Если мы езе раз откроем для себя друг друга заново, Если бы он только захотел... Я хочу!
Ощутив наконец в себе достаточно сил, чтобы, не застонав, сильно напрячь мышцы, Ашен резко оперлась другой ладонью о кровать и села на постели, по-прежнему держа левую руку у Эссекса на плече. Ей все еще было больно, очень больно, но это не имело ровным счетом никакого значения. Все проходит – пройдет и это, если даже смерть "прошла"… - Ну что ты молчишь? – Лэй положила голову ему на плечо, совсем как он сам там, в подвальной лаборатории особняка, только чтобы не смотреть в глаза, впервые изменив своей привычке, так часто бесившей многих, - Это я, Натан. Я здесь, я жива… Я хочу жить...
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 1
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума