ООС: мну тормоз... голову лучше, так что пишу… в посте присутствует межлокационное перемещение, списанное на флэшбэк.
Странно, но его в превые никак не заботило приближение мощной фигуры, он почти не испытывал нехватки кислорода, так, будто дышать ему вовсе и не требовалось больше, и, несмотря на мощный толчок, падение показался настолько плавным, а падение – мягким, что Натаниэля на секунду посетила мысль о возможном отделении его астрального тела от физического. Все, что действительно задело его, что показалось значимым и даже режущим слух, так это его слова. Апокалипсис в очередной раз напомнил Эссексу, что гроб плачет по нему уже не первое столетие, о том, что Злыдень всегда знал, но отказывался признать. Собственно говоря, он и к этому был готов, и его сейчас отчего-то совершенно не волновало то, каково будет решение на его счет господина, потому как все это теряло смысл и переставало быть для него по-настоящему значимым. Все его мысли, все его внимание были уделены лишь той, лежащей в другой части комнаты девушки, совсем юного создания, которая несла в себе так много ценного и важного для него. Странная привязанность, он даже не отрицал этого, любовь, возможно и присутствовала, ведь как иначе объяснить все его поступки и действия? Но это было одновременно знакомым, и совершенно новым, не испытанным раннее, быть может, потому, что она – единственный человек, возвративший его жизни, не без собственной жертвы. И сегодня эта жизнь будет возвращена ей.
Последние ручейки жизни покидали ее тело, и без того обделенное жизненной энергией. Отчего-то это зрелище ввело его в состояние ступора, и Натаниэль, при всем желании, не мог и шага сделать, так как уже секунд шесть как перестал ориентироваться в пространстве, вновь перенесенный в прошлое. Это не могло случиться. Этого стоило ждать с самого начала. И ведь он знал это на протяжении всего времени, знал! Но слишком поздно попытался спасти. Всех, кто так или иначе пытался войти в его жизнь, понять, в конечном счете ждали разочарование и смерть. В конце концов, что вынудило его обратиться в непонятно что, в это жалкое существо без души и сердца, которое он сейчас представляет? Но он был недостаточно жестким и решительным в своих действиях, в своих словах, в своем взгляде, он тысячу раз виноват, что оставил в ней надежду, воспоминания, и теперь был просто обязан расплачиваться за это.
Слова Саблезуба доносились откуда-то издалека, с той стороны столетней стены… то серая, то кроваво красная картина сменялась новой, все более ужасающей и пугающей даже его самого. Каждый из них погибал один за другим, вот безжизненное тело его сына, а вот полный ненависти взгляд жены, и теплая темная жидкость на ладонях, истерзанное тело…
Крик, хотя какой крик, зверский рев вернул его к реальности. И хотя глаза не оставляла пелена воспоминаний, он, словно вслепую пробираясь через мрак, стремительно направлялся за искомым, постоянно прокручивая в голове слова, интуитивно подсказывающие месторасположение… Глюкоза… антагонисты опиоидных рецепторов? Морфин… Найдя нужные ампулы то ли в собственном подвале, то ли на другом конце свете, он вновь вступил в яркую вспышку, и вот он вновь в гостиной особняка, полностью озаренной мраком. Свет падает лишь на девушку в черной рубашке, явно не соответствующей ее размеру. Учащенное биение сердца, игла, на сей раз спасательная… Алый, полный надежды взгляд.
Виктор был готов сейчас перегрызть Гиллори шею, разорвать когтями его грудь так, чтобы, собственноручно выпотрошив, убедиться в том, что у Стефена вместо сердца в груди не иначе как змеиный клубок копошится. Угрожающе огромная фигура Саблезубого неумолимо приближалась к Стефену медленно, словно по дороге обдумывая, как именно будет происходить это принудительное вскрытие. Но Стефен сохранял невероятное спокойствие, коего хватало на то, чтобы сыпать советами как из рога изобилия, с интересом смотреть в сторону бедной умирающей Лэйрин и помимо всего прочего нахальным тоном озвучивать свои гипотезы, потягивая виски.
Подойдя к Стефену уже почти вплотную, Виктор не удержался от того, чтобы не посмотреть назад, через плечо в другой угол гостиной, где Натаниэль наконец очнулся от ступора, сверкнул порталом и начал совершать хоть какие-то осмысленные и, что главное, необходимые сейчас для жизни девушки действия. Медлительно, как в полусне, закатал рукав рубашки Лэй, вскрыл ампулу, взял шприц едва ли не дрожащими руками... - Эссекс, черт тебя подери, ты врач или патологоанатом?! - не выдержал Виктор, наблюдая за неубедительными попытками реанимации и думая о том, что этой своей рассеянной медлительностью Натаниэль убьет Лэйрин быстрее, чем отсутствие какого-либо вмешательства с его стороны. Почти уже нависнув над Стефеном, Виктор резко развернулся и быстро пересек гостиную в обратном направлении, подойдя к столу, где Синистер успешно попал иглой в вену и заворожено наблюдал, как раствор глюкозы, кубик за кубиком вводится в темную, просвечивающую сквозь тонкую кожу вену на бледной тонкой руке. Стоя по другую сторону стола, Крид на секунду осекся, чтобы сказать еще что-то резкое, способное заставить Синистера действовать побыстрее. Он просто видел взгляд Натаниэля, каким он смотрел на девушку, тщетно пытаясь уловить хоть малые признаки перелома, и слова неожиданно застряли в горле. Перед глазами встала другая картина вот уже почти двадцатилетней давности…
…Такое же болезненно хрупкое тело, острые черты лица, такие же пронзительно-изумрудные глаза, всегда открыто, восхищенно смотревшие на его давнего непримиримого врага… также закрыты… только что, его собственной рукой. Длинные мягкие локоны ярко-салатового цвета, обычно непослушно падавшие на ее лицо сейчас слиплись от засыхающей уже крови, ее крови, приклеились ко лбу. Кровь везде… На снегу, на одежде, на ее теле, лице, на его руках… Здесь цепочка следов обрывалась. Десяток стреляных гильз растопивших снег, бескрайняя белоснежная даль, завывания ветра… И время как будто остановилось, и пятно крови больше не расползается, а тело остывает на морозе особенно быстро и от сквозных отверстий в груди еще поднимается пар, становясь все незаметнее с каждой секундой…
С трудом Виктор стряхнул с себя этот призрак прошлого. Перед ним Лэй а не ее мать, и Лэй жива. Крид дотянулся до второй руки девушки и сильно надавил, чтобы ощутить слабеющее, почти неразличимое, неровное и редкое биение сердца. Еще жива… Сейчас нужно было прекратить эту бесполезную паузу, промедление, оцепенение, вызванное отчаянием, охватившим их обоих с Натаниэлем вместе с пониманием того, что девушка неумолимо умирала у них на руках, даже не приходя в сознание. Слишком поздно для глюкозы. – констатация очевидного факта в голове, пугающе сухая и холодная, зато отрезвляющая, возвращающая ясность мысли, словом, именно то, что было нужно сейчас. Беглый взгляд на принесенные Натаном препараты и единственно верное решение в голове. Виктор указал Эссексу на длинную тонкую иглу для внутрисердечной инъекции, одновременно единым движением с треском разрывая одежду на груди Лэй.
- Десять адреналина в сердце – рявкнул Саблезубый, сильно встряхивая Эссекса за плечо, чтобы оторвать его от бессмысленного созерцания умирающей,- Надеюсь, не забыл, как это делается… И не повреди миокард, если не хочешь ее убить своими руками. Теория была известна Виктору, он достаточно близко знакомился с работой медиков на своей канадской базе. Теория, но не практика, увы. И потому он не мог сейчас сам взять шприц и точно попасть между ребер именно в правый желудочек сердца, чтобы в момент расслабления сердечной мышцы мгновенно ввести полный шприц адреналина и также быстро вынуть иглу до момента сокращения. Да и сама девушка выглядела настолько изможденной, маленькой, беззащитной и хрупкой, что Виктор в который раз удивлялся, откуда в этом теле бралось столько сил. И снова скептицизм как защитная реакция, не позволявшая образу развалиться сейчас на куски. Видимый одному Натаниэлю выдающий истинные эмоции Виктора взгляд на еще более пугающе худое без одежды тело Лэй и совершенно противоположный выражению глаз, полный сарказма голос. - И накорми ее потом что ли…- какая-то совершенно идиотская фраза, первая мысль, вдруг пришедшая в голову и никак не относящаяся к ситуации. Но в тоже время звучало как надежда, надежда на то, что это «потом» для Лэйрин все-таки будет. Нежелание верить в то что это – конец.
Вновь отвернувшись, вернув лицу прежнее выражение, Саблезубый опять приблизился к Стефену, теперь уже уверенный, что на сей раз Эссекс все сделает правильно и вовремя…а потом уж, так и быть, он даст Натаниэлю несколько минут или даже целый час на прощание, прежде чем навсегда заберет Лэй отсюда. Конечно, если она захочет еще хоть что-то слышать, в чем Виктор сильно сомневался, после того, что показал ей и остальным Эн Сабах Нур… А даже если вдруг и захочет, Виктор ведь уже давно и вполне твердо решил, что ему плевать на ее чувства сейчас. А на чувства Натаниэля – тем более. Он, только он на самом деле знает, как будет лучше. А девочка может потом ненавидеть и проклинать его сколько угодно, не в новинку уже, зато будет жива… Нависнув всей фигурой над креслом, где все еще восседал Стефен, Виктор не внял его словам, а лишь с усмешкой сгреб пальцами плащ на его груди и рывком поднял мужчину в воздух. - Жива. А тебе я советую заткнуться, причем немедленно, Стефен. – уже готовый хорошенько швырнуть сэра Гиллори второй раз и теперь уже в стену, Крид вновь был прерван. На этот раз он услышал голос Маргариты, ворвавшейся в дом вместе с Лилит… Вот только рыжая малявка была в таком ужасающем состоянии – бледная, почти без сознания и в больничной рубашке – что на ее целительные свойства рассчитывать особо не стоило. Отбросив Стефена с гораздо меньшей силой и оттого с гораздо большим сожалением, Саблезубый подхватил Лилит, как перышко и уложил на диван, принявшись легонько хлопать по щекам, приводя в чувство. - Спасибо, Рита.
Последнее, что помнила Лилит – это звонок в дверь Мартиник и все, - беспроглядная тьма. Не было никаких ощущений – ни того, что ее сначала втащили в квартиру, ни того, как отнесли на руках в машину, ни того, как ее везли в больницу. Ее бессознательное состояние напоминало скорее кому… Девушка была жива, но потеряла связь с окружающим миром. Ее положили в какую-то палату, сразу воткнули иглу в вену. Сквозь тонкую кожу девочки ясно просвечивали вены, можно было с легкостью проследить их темно-синий путь, поэтому не попасть в вену было бы грехом. В капельницу содержалась столь любимая Лили глюкоза, которая давала ей хоть какие-то силы продолжать и дальше свое существование. Не жизнь, а именно существование. Иначе кроме как существованием, сие и не обзовёшь. Когда она еще работала в больнице, Лилит задерживалась, бывало, до пяти утра, проводя жизненно необходимые операции, а потом возвращалась домой, в пустую квартиру. Все, чем была обставлена квартира, было куплено на ее собственные, заработанные, деньги – счет родителей со всеми его накоплениями ни разу не был изменен. Ну, на него капали проценты, но и только. Лилит не взяла оттуда ни цента, всецело положившись на себя. И, вот так, заработавшись и постепенно теряя свою жизненную энергию, Лилит и существовала. Она почему-то всегда отдавала, но никогда не получала. И вы думаете, она была такой альтруисткой, что ей было плевать на себя. Все для других? О нет. Лили, как и всем подросткам ее возраста, очень хотелось, чтобы о ней заботились. Чтобы ее любил кто-то, приласкал вечером после трудного рабочего дня. Но надо ли говорить, что ничего этого она не получала? Случались, правда, пациенты, в которых сквозило чувство благодарности. В основном это были пожилые люди, видевшие, как сквозь радость и свет, которыми светились медовые глаза девочки, пробивалась некая грусть, боль, обреченность. Они мало понимали, как эта маленькая, худенькая, нестерпимо-рыжая девочка излечивала их от опухоли головного мозга четвертой степени или тяжелейшего приступа чахотки. Но они понимали, что этот ребенок, этот, по сути, еще совсем маленький ребенок медленно убивает себя, чтобы вылечить их. Конечно, Лилит не всегда оперировала лишь способностями. О нет, у нее имелся арсенал профессиональных навыков – превосходное владение скальпелем и прочими хирургическими инструментами, поразительная четкость глаза, благодаря которой надрезы были идеально ровными, четкими, даже красивыми, и зашивались очень просто. Даже и без способностей Лили делала бы чудеса, а со способностями она уехала совсем далеко. Вот только цена была слишком высокой. Вы думаете, сии знания дались ей очень легко? Ничего подобного, ночам, которые Лил тратила на чтение тяжеленных книг по медицине, не было числа. Ее письменный стол был завален бумагами, исписанных мелким кругленьким почерком, а в базе данных ее компьютера вообще творилось черте-что. Если человек, ничего не понимающий в медицине, заглянет в ее компьютер, он, ей-Ктулху, испугается. Лили очень много времени потратила на то, чтобы досконально вызубрить физиологию человека, она очень много времени посвящала хирургии. И при этом убивала себя. По-хорошему, ей требовалось полгода ничегонеделания. Ей очень надо было восстановить силы, но откуда такая роскошь? Единственное, что пока худо-бедно помогало, так это несметное количество глюкозы, вводимое в себя ежечасно. Лили хорошо понимала, что это вредно, что скоро организм привыкнет и начнет требовать нечто более действенное, но остановиться не могла. Каждый раз, заметив, что человеку плохо, она мчалась и исцеляла. Даже если сил и совсем не было. На отдых ей было уготовано судьбой всего два часа. За два часа организм, естественно, не успел насытиться глюкозой, но того, что уже было введено, должно было вроде как хватить. Потому что ее опять куда-то потащили… Ну а зачем вообще Лилит нужна кому-либо? Ясное дело, исцелять. На то, что забрала ее из больницы совершенно незнакомая женщина, Лили обратила мало внимания. Конечно, она ведь не знала весь штат подчиненных мистера Эссекса, куда ей. Но единственное, что было положительным в этой ситуации – руки женщины были мягкие. Они не хотели причинить девочке боль, и Лилит это сразу поняла. Поэтому она не стала противиться. Вот и… Особняк Эссекса? Господи, опять эта энергетика, опять эта жуткая энергетика боли, страха и отчаяния, опять этот гадкий запах смерти! Нет, я не хочу туда, пожалуйста, не надо, не мучайте, я устала… Безмолвный крик захлебнулся в горле девочки. Даже если бы она орала и упиралась ногами, не желая идти в особняк, ее все равно бы внесли туда силой, так был ли смысл сопротивляться? Вероятно, нет. Первое, что почувствовала Лили, оказавшись в комнате, куда ее втащили – зарождающийся запах смерти. Такой появляется, когда человек еще не умер, но при смерти. Пока это только намёк на вонь, дышать еще можно… Как и спасти умирающего. Ее положили на кушетку. Чьи-то легкие удары по щекам, призывавшие открыть глаза. Лили подчинилась. Девочка испуганно сначала посмотрела на мужчину, который склонился над ней, потом взгляд скользнул по Эссексу и Стефену, а потом… - Ашен! Испуганный крик. Возглас, в котором перемешались боль и страх, причем не своих собственных, а ее, ашеновских. Вернее даже, за нее… Видимо, Лилит успела напрочь позабыть о том, как эта девушка швырнула ее об стенку, как котенка, прямо на острые осколки того, что когда-то было стеклянным журнальным столиком. Видимо, Лилит позабыла о том, что щеку сейчас безумно жгла глубочайшая рана, тянущаяся от переносицы к уху. Видимо, Ли не пожелала вспомнить, из-за кого она ушла из разгромленной квартиры и наткнулась на троих мужчин, больных недотрахом. Она не хотела. Не хотела вспоминать. Такова уж была ее натура – прощать, не задумываясь. Хотя, если бы сейчас Ашен снова отшвырнула ее прочь, Лили не удивилась бы. Она оказалась на коленях перед лежащей Ашен. Почти трупом, видимо, не помогли средства, которые ей вводили – вон, на руках еще виднеются точки. Которые, впрочем, сейчас зарастут, Лили уже не раз убеждалась в потрясающей регенерации девушки. А вот у нее такой никогда не было и не будет… Ладони девочки отработанным движением оказались на груди и лбу Ашен. Она не знала, что именно стало причиной такого ее состояния, но торопилась, не желая упускать драгоценные секунды. Ашен должна была чувствовать приятное тепло… Люди, которых Лилит исцеляла подобным образом, всегда говорили, что им было тепло и так хорошо, как не было никогда в жизни. И лили радовалась, она действительно была рада, что сделала людям приятно. Ведь самая маленькая похвала вызывала в ее глазах, полных обреченности, столько благодарности…
Художник - тот, кто создает прекрасное. Бог - самый первый художник, которого только видела земля. Словно рисуя картину, он создаёт мир, в котором мы все сейчас живём. Он создает всё то, благодаря чему мы живём, воюем, существуем. Словно рисуя автопортрёт, он сначала создаёт Адама, а потом Еву из ребра мужчины, и начинается эпоха человека. Эпоха, которая постепенно эволюционирует, но до сих пор остаётся обыденной для глаза.
Раскрыть людям себя и скрыть художника - вот к чему стремится искусство. Проходят годы, а люди всё меньше замечают, откуда пошло их происхождение. Развивается ремесло, наука. Появляются кареты, первые масляные лампы. Постепенно, со временем научно-технического прогресса люди изобретают электричество, электронику, компьютеры.
Критик - это тот, кто способен в новой форме или новыми средствами передать свое впечатление от прекрасного. Появляются ученые, которые говорят всем, как всё было на само деле. Что нет бога, и всему виновата наука. Они по-своему передают впечатление от увиденного, от изученного.
Те, кто в прекрасном находят дурное, - люди испорченные, и притом испорченность не делает их привлекательными. Это большой грех. Эволюция продолжается, и вот на рубеже нового тысячелетия появляются новые виды особей, которые практически не отличаются от людей. Homo-superior, сверх люди. Люди, которые обладают необычными способностями, которые очень не нравятся многим людям. Природа создала новый, прекрасный вид, но низший вид его презирает, считает уродливым.
Те, кто способны узреть в прекрасном его высокий смысл, - люди культурные. Они не безнадежны. Но к счастью, не все они хотят войны и неравноправия. Есть те, кому новый вид людей нравится, кто не против жить бок о бок с теми, кто от них отличается. Но их мало. Очень.
Но избранник - тот, кто в прекрасном видит лишь одно: Красоту. Были ли Натаниэль и Виктор избранными, никто не знал. Натаниэль, как считал Стефен, был просто влюблённым ученым, который испытывал к Лей лишь научные цели, кто использовал её, как научную игрушку. Также было и с Виктором. Он видел в Ашен только результат очередного эксперимента. Эксперимента, который удался, но вышел из под контроля. Старинная учёная глупость - играть в богов. Многие погибали при таких попытках, или погибали их родственники. Доктор Франкенштейн создал своего монстра, но тот погиб, вместе со своим "отцом". Натаниэль был и остался учёным. Но подобно Франкенштейну, он пытался поиграть в бога, и результатом того стало то, что погибли его жёны. Виктор также играл в бога, но в отличие от Натаниэля или доктора Франкенштейна, он не пытался создать жизнь, а лишь усовершенствовал её. И вот, творение обоих гениев, двух монстров, двух чудовищ, сейчас лежало присмерти на столе. Один пытался хоть как то исправить ситуацию, а другому похоже нужно было выпустить пар. Хотя куда выпускать, и что, непонятно.
Можно простить человеку, который делает нечто полезное, если только он этим не восторгается. Тому же, кто создает бесполезное, единственным оправданием служит лишь страстная любовь к своему творению. Творение гениев казалось им очень важным, полезным, но на само деле оно было бесполезным. Жизни человека коротка, так зачем же пытаться продлить её или сделать лучше? Жизнь Ашен Вагнер утекала из тела девушки, и даже эти два ума ничего не могли сделать.
Всякое искусство совершенно бесполезно. Может быть не всякое, но это искусство было бесполезным. И осталось только усесться по удобнее, и смотреть, как художники кропотят над своим творением. Пытаясь вернуть его на грешную землю.
Когда как у самого Натаниэля сердце, казалось, остановилось, он по прежнему ждал учащения сокращений в груди Ашен, периодически переводя взгляд на эти упорно не желающие подниматься веки. Ничего не происходило… ничего, словно ему в наказание за все те содеянные им ужасы! Ему ведь должно было быть все равно! Но судьба вновь привила ему эмоции, на миг, что бы ощутить эту боль. Но больше его волновало то, сколько боли пришлось на долю Лэй. И вот ее тело перед ним, ее безжизненный вид… Натаниэль потянулся к руке девушки и еще раз перепроверил пульс… Поразительно. Надежда еще есть. Уж не для того ли, что бы ее вновь отобрали? Приближение Саблезубого почувствовалось лишь когда огромная тень накрыла ее. Внутрисердечная инъекция… - моментально понял Синистер. Разумеется, он помнил об эффективности введения прямо в сердце, но он так же помнил о высоком проценте осложнений, связанных с этой операцией, о высоком риске, и о том, как он будет себя чувствовать, если станет причиной преждевременной смерти Лэйрин. Но другого выхода ведь не было. Или… - Ашен! Натаниэль даже не заметил, что комната пополнилась новоприбывшими. О с тоской в глазах наблюдал за действиями Лилит. Отчего-то в чудесное исцеление совсем не верилось… Но Эссекс предпочел подождать еще немного. Попытаться, наконец, привести свои мысли в порядок и принять решение. Ашен умирала на его глазах, а он упорно отказывался что либо делать… Из-за собственного страха. Где-то в глубине сознания он все же понимал, нет, он был уверен, что сможет ей помочь! Но глупые страхи сеяли в нем сомнений. Вид трясущихся был рук совершенно не согласован с идеей Виктора. Но тут стало ясно, что попытки Лилит не приведут ровным счетом ни к чему. Значит – остается только один выход. Выбор не большой, либо Лэй умрет довольно быстро, либо же спасется… но созерцать то, как последние силы ее покидают…
Тут в голове вдруг вновь стала прокручиваться сказанная несколькими секундами назад Виктором фраза, на которую он, сначала, не обратил внимания. - И накорми ее потом что ли…- Кто бы знал, как Натаниэль был благодарен ему за столь обнадеживающие, вселяющие надежду и уверенность слова. И это уже окончательно убедило его перейти, наконец, к действию. В какой-то степени была возвращена ясность мысли, а это половина успеха.
Синистер ждал, держал шприц наготове, и наблюдал за Лэй. Нет, он не колебался, он уже принял решение. Но необходимо было поймать ритм, ввести адреналин до мышечного сокращения. Довольно сложно было определить момент вдоха, но все так же важно, что бы случайно не проколоть легкое. Неправильное введение – и тампонада сердца обеспечена. Уверенное движение руки – игла попадает в точку слева от грудины на пару сантиметров, и так же стремительно выныривает из тела.
- Продолжай, Лилит - повысить коэффициент удачи сейчас было как нельзя кстати.
Теперь только ожидание. И надежда на успешную реанимацию.
Резкая боль, проникающая в сердце и огненным рикошетом молниеносно отдающая в голову, а от мозга по нервам расползающаяся по всему телу до кончиков пальцев прежде чем на огромных часах в гостиной секундная стрелка перескочина на следующее деление. Последние слова Натаниэля заглушил крик, от которого зазвенели стекла, а после повисла мертвая тишина. Человек приходит в этот мир с болью, с болью из него же уходит... Но возвращаться из-за тонкой серой черты все же еще больнее. Третий раз... Третий раз за сегодняшний день. Или в последний раз Лэйрин умирала вчера? Наверное, если бы сейчас Лэй могла о чем-то думать, она бы с сарказмом размышляла о том, что после рокового знакомства с Натаниэлем вся ее жизнь превратилась в одну сплошную гонку со смертью. Кто быстрее? Сильнее? Пока, стараниями Эссекса, хрупкий перевес в одно очко был все же в сторону девушки. Снова жива, но бесокнечно обессилена, впрочем, как и он сам.
Судорожно, глубоко вдохнув, выдохнув и снова вдохнув, девушка открыла глаза, но вначале не разглядела ничего кроме алой мути, из которой мало-помалу вырисовывались контуры лица Натана, взволнованного и уставшего. Кроваво-красные глаза, в которых горела надежда, в которых было столько всего... А тело ломило, будто разбитое в гостиничном номере в порыве черного отчаяния зеркало всеми своими осколками снова впилось в Лэй. Словно вернулась та боль, которой она вовсе не замечала, прорезая затягивающиеся за секунды кресты на руке, чтобы в видеть в алых горячих каплях копию этих глаз, смотревших на нее точь-в точь также как прошлой ночью.
Дьявол или Бог? Монстр или Гений? Просто обманувший вечность ученый, никогда не позволявший себе почувствовать что такое жизнь. Просто заблудившийся в своем одиночестве человек. Просто Натаниэль Эссекс. Ашен немигающим взглядом смотрела вверх, точно ему в глаза и понимала это. Прекрасно видела и понимала, но обида, душившая ее прежде, никуда не ушла, увы... Она просто устала понимать, хотела, чтобы наконец поняли ее. Виктор и в первую очередь сам Натаниэль. Поняли наконец, что она не машина, а человек, что несмотря на специфику ее отчаянно несложившейся жизни, в которой приходилось регулярно наступать себе на горло только чтобы выжить, у нее все же остались чувства. Оба внутренних голоса молчали, прекратив бессмысленный спор, сил, похоже, даже на это не оставалось. Ни физических, ни моральных. Только постепенно приходило естественное ощущение собственного тела. И девушка чувствовала как рука ученого, сейчас невозможно холодная, все еще лежала у нее на груди. Невероятным усилием заставив губы скривиться в скептической до фальшивости ухмылке, Лэй попыталась всем своими видом показать, что ей вовсе не больно, хотя любое движение причиняло на деле невыносимые страдания.
- Уберите руку, мистер Эссекс. - с невероятным трудом выдавила Лэйрин, без особенного успеха пытаясь заставит свой дрожащий голос звучать отстраненно, безразлично, механически, - Что о вас подумают подчиненные...
Сказав это, Лэй закрыла глаза, потому что почувствовала предательскую слабость, головокружение и то, что сейчас она вот-вот снова впадет в истерику, если конечно хватит сил. А если не хватит, и даже если слез в самом деле не осталось, то ее глаза, ее взгляд, полный детского непонимания и обиды с капелькой намека на желание простить, может выдать ее.
Чем больше энергии Лили перекачивала в Ашен, тем яснее понимала, что энергия уходит, в общем-то, впустую. В организме Ашен было что-то такое, что препятствовало свободному прохождению целительного потока силы. Не будь этого препятствия, Лилит не пришлось бы тратить чертову прорву сил на то, чтобы пробиться. В конце концов появился такой маааленький путь, по которому энергия начала потихоньку просачиваться в тело девушки. Возможно, именно благодаря этому потоку, объединенному с инъекцией адреналина прямо в сердце, Ашен задышала ровнее. Лили не знала, почему Ашен снова умерла. Умерла, потом воскресла, потом снова умерла и вновь воскресла, опять умерла, и, похоже, опять воскресла. Отчаянно играя на своих нервах и нервах других людей, она доводила это действие до исступления, одним своим существом возводила смерть в абсолют и сама же доказывала, что ничего абсолютного не бывает. Доказывала своими невероятными, местами дикими воскрешениями, а потом снова умирала. И вновь воскресала. Безумно, правда? А покажите мне хотя бы одного присутствующего, кто находится в здравом уме? Вдох… первый вдох, прорезавший пистолетным выстрелом гробовую тишину. Первый вдох… Он отзывается в груди такой мучительной болью, что не хочется делать следующий. А как вы думаете, почему младенцы, только-только появившиеся на свет, так судорожно кричат, будто их кто режет7 Да все потому, что легкие, заботливо сложенные в грудной клетке новорожденного, расправляются, в него врывается кислород. И это так больно, так мучительно больно… Надо суметь найти в себе силы сделать еще один вдох. Ашен сделала его. Нашла ли она в себе способность вновь встретиться с воздухом или же это было произведено чисто рефлекторно? Да какая разница. Главное, что она жива. Что она сказала пару фраз Эссексу. И совсем неважно, что она даже не заметила рядом с собой Лилит. Впрочем, Лил на это не надеялась. Она прекрасно понимала, что Ашен от нее нужна только какая-нибудь выгода, не более. Так зачем же требовать от нее чего-то, чего она не может предоставить, и на что ты не имеешь никакого права? Мистер Натаниэль, было видно невооруженным глазом, очень устал. Наверное, так он устал впервые за свою долгую-долгую жизнь, хотя, кто ж его знает. У всех, находящихся в этом помещении, была какая-то история, что-то личное, важное, связанное с прожитой жизнью так неразрывно, что жизнь эта стала результатом этих историй. И у Лили была своя собственная история, правда, весьма своеобразная – бесконечная усталость, сменяющаяся длинными бессонными ночами. Эта усталость преследовала девочку столько, сколько она себя помнила, и поэтому успела стать привычной. И границы усталости были разные. Вот сейчас, на данном этапе, Лилит еще могла продержаться еще немного. Ее спина была неестественно ровной. Так было проще удерживать себя в вертикальном положении – стоит чуть-чуть согнуться, и девушка просто рухнет и тихо скончается. И еще не факт, что хоть кто-то это заметит. Впрочем, ей было все равно, ей уже давно было плевать на себя. Остаток сил Лили потратила на мужчину, сидящего рядом, на Эссекса. Она ведь прекрасно понимала, что такая усталость для него губительна, что он не привык к такому чувству. А ведь непривычные люди так мучаются, чувствуя ЭТО. Девочка взяла ладонь Натаниэля своими тонкими пальцами. Вот у него, в отличие от Ашен, не было железобетонной преграды, в которой надо было искать лазейку, в него сила проходила спокойно. Но вот беда – силы оставалось так смехотворно мало, что ее хватит лишь на то, чтобы он почувствовал себя немножко лучше, но и только. Уйти куда-либо в таком состоянии он точно не сможет. Но, может, оно и к лучшему? - Вы нужны ей, Натаниэль. Нужны здесь, рядом, а не где-то там, далеко. Она говорила как бы и не ему, а в пустоту перед собой, отрешенно смотря вперед своими обреченными медовыми глазами. Она сказала это тихо-тихо. Не потому, что не хотела, чтобы кто-то еще это слышал, а просто потому, что не могла выдавить из себя нормальный голос. Слова получались с таким титаническим трудом… Хотелось лечь на пол, свернуться калачиком и умереть. Тихо, незаметно. - Вам обоим нужно отдохнуть. Отведите ее в кровать, сами ложитесь. Рядом. Немного покоя – это то, что вам нужно. «А то, что мне нужно – это немного смерти. Моей собственной».
Похоже то, что Виктор хорошенько встряхнул находившегося в глубокой прострации Синистера за плечо, возвращая гения на грешную землю к суровым реалиям жизни, возымело наконец должный эффект. Сначала, стоя как громом пораженный, Натаниэль чего-то попусту ждал, без какой-либо осмысленности в глазах переводил взгляд с обнаженной, не поднимающейся при дыхании груди Лэйрин на ее лицо и обратно. Потом на Лилит, изо всех сил старавшейся совершить невозможное чудо, и снова на Лэй. В это время Виктор в голове ровно отсчитывал секунды. Всего шесть минут... Шесть минут от остановки сердца до смерти мозга. Триста шестьдесят секунд… Обратный отсчет до критического момента Х, до выстрела, до взрыва – как это было ему знакомо, но никогда, еще никогда обратный отсчет не сопровождался у Крида эмоциями. Что ему до чужих жизней? Человеческих или мутантских – неважно, все они ему не более чем пустой звук… Но ее жизнь, обычно неисчерпаемый ресурс а сейчас отчаянно ускользающая и такая хрупкая сейчас, впервые заставила Виктора отсчитывать эти секунды с особенной точностью, словно в голове откуда-то вдруг возникла стрелка секундомера, каждый раз перемещаясь на следующее деление циферблата больно задевающая натянутые до предела нервы.
- Чего ты ждешь? Некроза мозга?! – не выдержав, проревел Саблезубый, когда на реанимацию осталось меньше двух минут, а рыжая уже выглядела так, словно вот-вот свалится замертво где-то рядом. Впрочем, Эссекс, кажется, тоже это понял наконец и вспомнил о дипломе с отличием Королевской Академии и бесконечных годах медицинского стажа, на что, собственно, и была надежда. Хотя… черт знает, что в этот момент вспоминал Натаниэль, о чем думал, что творилось у него в голове и в сердце - главным и единственно значимым было то, что он смог собраться и великолепно точно и быстро сделать именно то, что было нужно. На эти несколько секунд, казалось, все присутствующие перестали дышать, а весь неверный свет в гостиной, потонувшей во мраке, был направлен сейчас только на его руку. Виктор выхватил взглядом, как в замедленной съемке каждый миг, словно любое неверное движения сухожилия под кожей кисти Натаниэля мог привести к фатальным необратимым последствиям. Но такой филигранной точностью можно было только восхищаться как работой искусного ювелира. Можешь, когда очень захочешь… - с облегчением и даже неким подобием благодарности и уважения подумал Виктор, когда по барабанным перепонкам резанул острый звук вернувшейся жизни. Критический момент миновал, и привычный сарказм, свойственный натуре Крида возвращался, говоря о том, что зверь все равно остается собой. - …гений шприца и скальпеля.
Зверь снова стал зверем и потому не желал больше находить во взгляде Натаниэля истинных чувств, предпочитая вернуться к своей прежней версии развернувшихся на протяжении двух прошедших недель событий. И потому Виктор довольно, беззвучно ухмыльнулся, стоя в тени за плечом Эссекса, когда Лэй попросила Натана убрать от нее руки. Кончено, прозвучало совершенно неубедительно, уж она могла бы и пожестче, но и такая ее реакция давала Саблезубому понять, что стоило лишь не упустить момент, когда девушка достаточно придет в себя, чтобы навсегда забрать ее отсюда, воспользовавшись обидой Лэйрин и не встретив сопротивления с ее стороны. Виктор прекрасно понимал также и то, что обида эта, несомненно, не сможет длиться слишком долго, что потом она наверняка будет проклинать его за это, требовать или даже умолять отпустить ее… Но он уже не допустит прежней ошибки, Виктор не отпустит ее. Лэйрин из тех зверей, что обладают огромной силой, в масштабе которой сами себе не отдают отчета, силой которую нельзя не контролировать, не сдерживать, не направлять. Бесконечное стремление к разрушению – всего вокруг и самих себя. Такие звери крайне опасны и в первую очередь для самих себя. Таких нельзя держать иначе как под неусыпным контролем, на коротком поводке и в строгом ошейнике… разумеется, для их же собственного блага.
Даже стоя за самым плечом сгорбившегося, как под тяжеленным грузом, Эссекса, Виктору удалось расслышать далеко не все слова Лилит, которая изо всех сил старалась сфокусировать взгляд хотя бы на какой-нибудь неподвижной точке в гостиной, чтобы сохранить равновесие. И его взбесило, что девочка как последняя дурочка в приступе какого-то необъяснимого альтруизма передала остатки своих жизненных сил Натаниэлю, буквально усилием выжав их из себя. Виктор понял это в тот миг, когда оказался уже за спиной Лилит, напротив Эссекса – затуманенный взгляд Натана немного прояснился в то время как сама девчонка пошатнулась, говоря последние слова. Машинально Виктор поддержал Лили за талию, давая возможность легкой как перышко девочке облокотиться на его мощную руку и не упасть на пол. Но ее слова… Вначале они взбесили Крида, но уже в следующую минуту он не мог не разглядеть в них простой логики: сердце Лэйрин хоть и заработало, но сил ей не хватало даже на то чтобы держать глаза открытыми, слишком слаба, измотана, обессилена, а в доме сейчас находилось два врача – Лилит и Натаниэль. Оба были великолепны в своем деле, правда оба находились на грани обморока, и еще вопрос, кому из них двоих было хуже. Но Лили даже в таком состоянии рассудила здраво. Даже если она сейчас и удержится чтобы обеспечивать Лэйрин чуткий контроль, то все равно не сможет дотащить девушку на второй этаж до кровати, да и куда нести ее, собственно она тоже не имеет не малейшего понятия. А в случае если Лэй вдруг через пару часов взбредет в голову подняться и куда-нибудь смыться в подобном надломленном состоянии, остановить ее Лилит тоже не сумеет, только заработает еще несколько тяжких физических повреждений, которые в ее состоянии могут оказаться смертельными. Другое дело – Натаниэль. Это его дом, его территория. Мужчина весьма внушительной комплекции, ему бы только восстановить силы, поесть хорошенько и поспать несколько часов, и он вполне сможет справится с Лэй, по крайней мере пока силы к ней не вернутся в полной мере. Да и как еще лучше проследить за ней, если не все это время находиться в непосредственной близости, но именно это и смущало, раздражало… вернее, откровенно бесило Виктора.
- Итак, теперь ты выслушаешь меня… - тяжелая рука Крида опустилась Эссексу на плечо, властно притянув его ближе и ясно давая понять, что выслушать, как бы это не было неприятно, придется причем именно сейчас - Даже если сейчас ты скажешь, что нашел ее умирающей от голода на улице, из чувства незнакомого тебе сострадания притащил сюда, бескорыстно и безвозмездно, руководствуясь самыми благородными... – Виктор сухо и коротко рассмеялся, однако не повышая голоса с грубого, но различимого одному Эссексу шепота -…нет, «благородными» - это для тебя слишком сильное слово… скажем, исследовательскими побуждениями, я все равно тебе не поверю. Я верю своему нюху, фактам и только. А факты таковы – ты ради того чтобы развеять свою вечную скуку подцепил как-то раз в парке утром девчонку, не похожую ни на кого из твоего давно прогнившего окружения, запудрил этой девочке мозги, вдоволь насладился ее детским восторженным взглядом, потешил больное самолюбие, наигрался в Дьявола и потом, когда надоело, просто ее трахнул. Так? – Саблезубый хищно ухмыльнулся, сверля Эссекса взглядом. – Так…Так просто и так по-человечески… Признаться, Натан, ты меня удивил. В самом деле стал похож на человека рядом с этим хмм… с этим ребенком. Хотя, не буду отрицать, ребенком весьма и весьма самостоятельным и изобретательным. – Крид выразительно указал взглядом в сторону подвала, однако ничего не объясняя. В конце концов информационный терроризм давно уже не входил в число тех проблем, с которыми Виктор при желании и необходимости бы не смог разобраться самостоятельно. – Лилит совершенно права, ты как никто другой сможешь сейчас в рекордные сроки поднять Лэй на ноги. И для этого тебе разумнее всего быть рядом с ней, так что… - Крид усадил Лили на диван, быстро вернулся к столу и поднял Ашен на руки, тут же вручив ценный груз Эссексу, - …неси в спальню и ни на шаг от нее. Но запомни… - тон его стал еще более угрожающим, - Я сделал из нее совершенство, очень опасное совершенство… для себя. Не для тебя, Нат. Так что без самодеятельности и будь добр потом вернуть девочку ее законному хозяину. Мне.
Надеясь, что Эссекс его правильно понял, но в тоже время не особенно веря тому, что Натаниэль несмотря на понимание внемлет его предупреждению, Виктор отправил Эссекса наверх, крикнув так, чтобы мадам Жорж услышала. - Эй, мадам! Извольте завтрак хозяину в спальню. А после этого Крид взял со стола новый шприц и оставшуюся глюкозу, распаковывая на ходу, сел на диван рядом с Лилит и взял ее безвольную руку в свою. Несколько внутривенных инъекций, это Виктор мог сделать уверенно, и он уже видел, как цвет лица рыжей мало-помалу становился более подходить живому, чем трупу. - А ты молодец.
В прежнем мире люди всегда думали о себе самих. В первую очередь. Это инстинкт, это не изменить. И даже если они утверждали, что посвятят свою жизнь близким, или кому-то там ещё, то это означало, что они все сделают, ради того чтобы их не забыли, опять же ради себя, ради памяти о себе и уважении. Уважение льстит человеку. Это повышает его самооценку, это способно вывести из депрессии или подарить новую жизнь. Только единицы способны на настоящее, бескорыстное самопожертвование. Что движет ими? Что заставляет мать прикрывать собственное дитя от внешних губительных воздействий, не жалея себя? Или парня отдать девушке свой шлем, когда они мчатся на мотоцикле, а он понимает, что тормоза отказали? Не все способны чувствовать любовь. А она может. Почему? Откуда такая привязанность?
Для Риты только версия родства звучала бы убедительно. Во все остальное она бы просто не поверила.
Родство… Сейчас Марго знала, что сама она последняя дрянь, после того, как бросила родителей, и даже не смотря на то, что у них остался взрослый сын. Она не могла вернуться в прежний, когда-то привычный для неё мир. Рита уже простилась с ним, поцеловала в лоб, и тихо ушла, закрыв за собой дверь. Ушла насовсем. Возвращаться плохая примета и она не вернется. Девушка распрощалась с прошлым, с дурацкой и скучной работой, с серыми буднями, с бросившим её мужем и с воспоминаниями о нем; с теми немногочисленными друзьями, но с запоминающимися событиями; и с тем, что у нее, возможно, никогда не будет детей… Она теперь имела право все забыть и познавать себя заново, было что познавать. Я не уйду отсюда, поэтому одним теперь «спасиборита» вы просто так не отделаетесь.
Марго не стала обувать туфли, чтобы согреть окончательно озябшие ноги о теплый, нагретый светом камина, пол. Она подошла к Лилит и после инъекций Крида уложила девочку на диван, положив ей под голову мягкую подушку. Сама девушка села на пол рядом и убирала с её лица рыжие пряди.
- Когда ей станет немного легче, я отвезу её обратно в больницу, - отчеканила Марго, вспоминая, как душа разрывалась на части, когда ей приходилось отрывать ребенка от исцеления , тем самым подвергая его жизнь риску, ради спасения другого мутанта.
В момент опасности все же дают о себе знать звериные инстинкты. Звериные, значит присущие человеку. Если присущи человеку, значит присущи и мертвому. Действуя буквально на ощупь, человек все же неизвестным образом находит верное решение. Даже больше – лучшее решение. Интуиция? Возможно, даже очень вероятно. Верные мысли приходят сами собой, и, почти не задумываясь, человек поступает сообразно их велению. Он на взводе, весь – внимание. И вот свершилось. Миссия выполнена. Но остаточное явление не проходит довольно долго. До него банально не доходит то, что все кончилось. И это тоже была естественная реакция, самый настоящий защитный механизм. О, все же Натаниэль был самым настоящим человеком.
Он просто не мог скрывать эмоций. Ни надежды, ни радости, когда вновь увидел два изумрудных зрачка. Первостепенной важности спектакль, позерство, игра… какая чушь. Она жива. А это – главное.
Нет, он не вздохнул с облегчением, а виной тому был все тот же защитный механизм. Синистер тупо уставился на нее. Не то, что бы он не понимал произошедшего, но все-таки еще не поверил. Пока не услышал ее голоса.
Улыбка. Поразительно, как все-таки быстро все возвращается на круги своя. И пусть сдерживаться было действительно сложно… Но Виктор смог. Он чем хуже? Просто улыбка, умиление, она жива, а значит может пригодиться науке – такова теперь истина. Не иначе. В противном случае придется проводить реанимацию еще раз. Но выдержит ли? Лучше пусть страдает? Встретится с хладнокровием, жестокостью, безразличием? Поймет, что вообще не представляет никакой ценности, за исключением научной? Да, лучше. Потому что она забудет. Она юна, ее жизнь стремительна, и эти две недели будут малюсенькой ячейкой в водовороте ее жизни. Забудет старое, познает новое, на это даны года впереди. Много-много лет. На это ей дана жизнь. Зачем зацикливаться на проклятье? На проклятом?
А Натаниэль продолжал улыбаться. Загадочно… Он объяснит все, но пока что она слаба. Сейчас необходимо было выяснить все с Виктором. Возможно, ложное ощущение, но Эссекс был готов поклясться, что пошатывался, преодолевая расстояние до Саблезуба, который сейчас склонился над кем-то… Неизвестно, сейчас не важно. Сохранять равновесие было и впрямь трудно. - Знаешь, мне сейчас очень не хочется тебя обманывать. – признался Натаниэль, теперь уже ложа руку на его плечо. Он так же склонился, и произнес шепотом, помня, что не один Саблезубый тут обладает сверхчеловеческим слухом. - Я тебе ее не отдам. Нет, не потому что не хочу ее отпускать. Но… она ведь должна быть свободна, Виктор. Не согласен? Я просто ее заберу. Через два дня, когда оправится. И пусть она забудет нас, как страшный сон, забудет о прошлом. Прости, но я так и поступлю. И ты не сможешь… Договаривать Злыдень был просто не в силах. Он чувствовал, как перестает чувствовать поверхность под ногами, как спина Саблезубого сменяется красивым потолком. Последнее, что он ощутил – твердый пол под головой.
Оказавшись волей Виктора у Натана на руках, но будучи не в силах не то чтобы сопротивляться, даже пошевелиться без жгучей боли, волнами прокатывавшейся по всему телу, Лэй невольно смотрела вверх и видела его глаза, его улыбку. Холодная маска давно куда-то исчезла, словно ее и не было никогда, и она едва удержалась от того, чтобы также тепло не улыбнуться в ответ, хотя глаза все-таки лгать не могли. Как девушка ни старалась придать взгляду самое отстраненное выражение, искорки, казалось навсегда погасшие в тот момент, как он исчез, заявив, что ни в чем не уверен, вернулись. Лэйрин пыталась злиться, изо всех сил пыталась, но злость отбирала слишком много сил, и потому задавить чувство того, что рядом с Эссексом ей было так невероятно спокойно никак не удавалось, да и спорящие голоса в голове как на зло замолчали похоже надолго, а ведь им так здорово удавалось ее доводить до бешенства, когда надо и не надо. А вот сейчас – тишина, вакуум. Никакого спора, никакого диалога… Только всепоглощающее ощущение собственной нужности и значимости, которого ей так не хватало.
Лэй просто не знала, что говорить, и стоило ли вообще это делать, да и сил даже на разговоры не было. Ведь после всего, что случилось она не могла… ну просто не могла позволить себе признать, что вернулась в этот дом вовсе не для того, чтобы взломать базу Среднеазиатского Банка именно с IP-адреса Натаниэля – она ведь пришла затем, чтобы увидеть его. И сейчас… девушка не имела права разрешить себе принять тот факт, что снова чувствовала невероятное спокойствие на грани восторга в глубине души рядом с ним. И потому заставила себя упрямо приковать взгляд к какой-то точке на потолке, прислушиваясь к шепоту Крида, как раз тогда, когда он подошел к кульминации своей отповеди. - Ни черта ты не понял, Крид… - снова с ее губ, совсем тихо, но достаточно для того, чтобы Саблезубый расслышал и сами слова и злость, вложенную в них, и надежду на то, что ошибся именно Виктор, а не она сама.
Возможно, ее слова различил и Натаниэль. Быть может, именно поэтому он сказал такие значимые слова «Я тебе ее не отдам»… Если бы у Лэй сейчас было хоть чуточку больше сил, первое, что бы она сделала, так это хорошенько врезала Криду за все, что он только что сказал. Нет, она не злилась на то, что он называл ее фактически безмозглой маленькой шлюхой, в конце концов, именно так он и было, так она себя и чувствовала, во всяком случае до настоящего момента, вернее до этих двух недель, проведенных с Эссексом. Сейчас же ей больше всего хотелось как минимум Виктору челюсть выбить, чтобы усмехнуться, услышав хруст ломающихся костей. Вот так называть ее собственностью! Но сил, увы не было совершенно, и потому оставалось только тихо злиться на себя, невольно терпя, как за глаза сильные мира сего решают ее судьбу… Потому что в этот миг и Натан перегнул палку, заявляя пусть и в косвенной форме, что намерен стереть из ее памяти все самое лучшее, что она видела в жизни, ее мнения на этот счет даже не спросив. Не поинтересовавшись тем, что получив такую «свободу» ее снова ждет только грязь улиц, боль и ничего кроме. Натаниэль говорил сейчас так, будто задумал совершить самый благородный поступок в своей жизни, сам не понимая того, что этим раздавит Лэй окончательно. Секунду, она думала, как вмешаться, секунду собиралась с силами, но стоило только нужным словам начать приходить в голову, как неожиданно с ее затылком встретился пол. Короткая вспышка боли, и в глазах снова потемнело.
Виктор прекрасно слышал слова девушки, интонацию, которую определяли ее перехлестнувшие через край эмоции, скрывать которые Лэйрин, кажется, вовсе разучилось. Крид чувствовал, глядя ей в глаза, что девчонка сейчас готова была ему зубами в горло вцепиться, если бы только могла. Слова Эссекса он слушал как-то рассеянно, впервые серьезно задумавшись над тем, что, кажется, в данном случае экстернал был прав - на самом деле никакого гипноза, либо внушения со стороны Натаниэля не было и в помине. Картина представала странной до нереальности, но продолжать отрицать очевидное было бы просто глупостью с его стороны. Кажется, даже рыжая малявка в своем еле живом состоянии и то понимала, что, как бы это смешно ни звучало, злому гению дороже всего на свете был этот маленький ящик Пандоры по имени Лэйрин. И дело тут было совсем не в научной чистоте эксперимента…
Да уж, какие тут теперь эксперименты… - раздраженно думал Крид, отстраненно наблюдая за тем как Лили постепенно приходила в себя и придавливая ватным тампоном вену на руке, куда только что колол раствор глюкозы. – Какая, к черту, наука? Просто моей маленькой бестии каким-то чудом удалось совершить невероятное. А, впрочем, ничего сверхъестественного… пожалуй, будь на твоем месте хоть самый благонравный святоша, вроде того синекожего, что кажется был у Ксавье, тоже бы влюбился в эти тридцать три несчастья с изумрудными глазищами. А тебе повезло, Нат… Сдается мне, она мир готова перевернуть для тебя даже без точки опоры. Получается, Виктор тоже склонен ошибаться в тех, кого вроде бы знал наизусть и видел насквозь? Странные люди, странные обстоятельства, еще более нелепые, невозможные отношения… Как два полюса планеты могли оказаться вместе, две параллельные прямые пересечься? А, может, именно с этого начинается конец света? Кто знает… Но очень на это похоже. В какой-то момент Саблезубому даже захотелось махнуть рукой, плюнуть и по-английски уйти, оставив этих двух несовместимых с жизнью психов самостоятельно разбираться со своими обидами, прощениями или что там еще стукнет в голову.
Пусть хоть поубивают друг друга… Конечно, Виктор злился. Раздражение просто кипело в нем, поднимаясь все выше и выше к горлу волной яда. Ему казалось, что он хорошо знал Синистера, а сейчас он вдруг понял, что совершенно не знал его как человека. И человек этот, надо заметить, оказался весьма достойным уважения. Ему казалось, что он знает Лэйрин, но раньше ему никогда бы не пришло в голову, что эта беспринципная машина для убийства способна на какие-то чувства. И сейчас Виктор с горечью понимал, что в этой игре он - единственный проигравший, просто лишний на этом празднике жизни. Понимал, что его слово тут давно ничего не решает. Что бы Крид только что ни говорил, выходило так, что он и сотворил из маленького затравленного звереныша смертельно опасное и вместе с тем такое хрупкое совершенство, но был не в силах его удержать на коротком поводке. Создавал для себя, терпеливо и упорно, а сейчас был вынужден смириться и подарить это произведение искусства Эссексу! Чувство, охватившее его, можно было лучше всего охарактеризовать как разочарование и апатия. Пока Натаниэль говорил, Виктор не удостоил его даже взглядом, обернувшись, лишь когда услышал глухой стук об пол. Грязно и витиевато выругавшись вполголоса, Крид наклонился, первым делом пощупав пульс Лэйрин. Ровный…
- Вот упрямый идиот. Сдалась ей твоя свобода как собаке палка… - Крид переложил девушку в кресло, в котором сам недавно сидел. Ему то было ясно, что Лэйрин нужна в первую очередь надежная опека, а снова оказавшись одна против всего мира, девушка по-прежнему будет стремиться лишь к саморазрушению. Взвалив Эссекса на плечо, Виктор недовольно скривился. Одно дело легкая как пушинка девчонка, другое – здоровый мужчина, потративший последние силы на пустое красноречие. Тяжело поднявшись по лестнице, несколько раз свернув в коридоре, Виктор наконец пнул нужную дверь, дошел до кровати и с удовольствием свалил тело Эссекса на покрывало. После снова спустился вниз, где оставил Маргариту рядом с Лилит.
На слова Риты он отреагировал не сразу. - Не думаю. – он покачал головой. – Лилит сама первоклассный медик, не говоря уже о Натаниэле. – ему самому стало смешно, вспомнив о том, как экс-босс, бледнее смерти, недавно грохнулся на пол, как перетянутая корсетом барышня. Бросил взгляд в сторону Лэй, та по-прежнему неподвижно лежала в кресле.- Да и вряд ли он захочет отпускать ее сейчас. Хотя… - Виктор задумался. – Черт его теперь знает. Говорил Крид так, словно ему поскорее хотелось отвязаться от этой, вдруг ставшей ему неприятной темы. Его версия развалилась на глазах, рассыпалась в прах, а чувствовать себя неправым было ой как омерзительно, особенно учитывая то, что сам факт его ошибки можно было смело возводить в степень квадрата. Конечно сейчас, не медля ни секунды, он мог забрать Лэйрин, но что толку, если она сама не хочет уходить? А Натаниэль не хочет ее отпускать, чтобы он там ни говорил… Конечно не хочет – это горело у него в глазах, когда он смотрел на Лэй, это читалось в каждом жесте, когда он прикасался к ней. Так что же теперь Виктору воспользоваться моментом и перегрызть Синистеру горло, чтобы в итоге в награду получить сполна беспрецедентную месть Лэй? Кажется, она любила мстить за тех, кто причинял ей боль. Замкнутый круг… Что тогда? Остаться? Но он уже не тот прежний Саблезубый, увы. Он не намерен больше служить и у него свои цели, завоевание мира и выведение сверхновой расы в которые не входит.
И все же пока он оставался. Оставался решать проблемы, которые устроила Эссексу Лэй лишь за тем, чтобы оправдать для себя повод еще раз его увидеть. Глупая влюбленная девчонка… -Она как никогда напоминала Виктору ее мать. И ему ой как не хотелось, чтобы и для Лэй все закончилось лужей крови на снегу в двадцать лет. – Хоть бы ты, Натан, это тоже понял… И понял правильно. Вынув из кармана телефон, он набрал по памяти какой-то номер, когда на другом конце после нескольких долгих гудков сняли трубку, Виктор тихо без всякого приветствия сказал. - Линден, есть выгодное дельце по твоей части. Пиши адрес, жду через хмм… двадцать минут. – Виктор продиктовал адрес и повесил трубку. Алан Линден был первоклассным взломщиком. Пока проект «Кибер» не был запущен, Виктор не раз пользовался его услугами. Вот и сейчас он надеялся, что Лэйрин, будучи сильно ограниченной во времени, не успела произвести с компьютерной системой Эссекса особо сверхъестественных манипуляций. А значит, Линден должен был справиться. И лучше бы он сделал это побыстрее.
После этого Саблезубый подошел к креслу и подхватил на руки легкое тело Лэй, снова направившись наверх. - Марго, если не сложно попросите мадам сделать нам кофе. Я сейчас вернусь.
Шеф, ну растокать надо народ по локациям =] Тела в одну сторону, хакера-реаниматора - в другую. А мы будем пить кофк в гостиной ^^ Пока хватит спальни с подвалом и гостиной.
Когда-то давно, когда Лан был молод и страдал подростковой гиперсексуальностью - ну подумаешь, все ей страдают - он пару раз добрался до просмотра подсунутого одноклассниками диска с порнофильмами. Немецкими. В общем, к этому утру Линден понял, что перед тем, чем он в эту ночь занимался со своим мозгом, немецкое порно нервно курит в подворотне. И после каждой написанной части кода испытывал непреодолимое желание закурить. Но все однажды кончается, даже у порноактеров и программистов силы не бесконечны, так что часам к пяти утра Алан висел на стуле, реалистично изображая тряпку, плывущую в болоте табачного дыма, а его рабочее место традиционно представляло собой апофеоз бардака, с недоеденным куском пиццы на одном из внешних хардов в качестве бесплатного приложения. И тут ему позвонили. Надо было видеть выражение лица Лана, когда он поднял трубку, и если не был задан сакраментальный вопрос из серии "Вашу мать налево, вы в курсе, который час?", то только потому что тормозящий после ментального секса Алан просто не успел ничего сказать. Ну а потом уже не стал возмущаться. Это был Крид, он всегда звонил а) не вовремя б) по делу и деваться от такого счастья было решительно некуда. Тем более, что упомянутый Крид платил, и платил щедро, а деньги лишними не бывают - это аксиома. Линден был, конечно, в курсе того, насколько незаконны и антиобщественны могут быть последствия его работы со своим лучшим заказчиком, но традиционно закрывал на это глаза. "Мне платят... хорошо - я делаю... хорошо, остальное - не волнует": вот девиз, под которым программист вел свою, порой разрушительную, деятельность. Поэтому, выслушав адрес, Лан положил трубку, от души выругался, доел пиццу и пеполз одеваться, в полумраке не особенно разбирая, что на себя натягивает, в результате, уже выходя из дома, понял, что был прав - индифферентно разглядывая теплую толстовку с надписью "USA Official Brain*cking Team". На ходу застегнул куртку, пригладил пятерней волосы, стягивая резинкой и взгромоздился на мотоцикл, уже почти довольный миром. во всяком случае, глаза не резало от дыма - а это уже плюс. Поездка по улицам под холодным ветром бодрила лучше любого кофе, и когда Линден явился в особняк на окраине, он был бледно-зеленого цвета, но вполне вменяем и бодр, входя в гостиную, куда его провели после попытки постучаться в дверь (несмотря на то, что на двери был звонок). Людей Алан решительно не воспринимал, поэтому обозрев двух присутствующих дам, кивнул обеим одинаково вежливо. Лицо рыжей малявки показалось ему знакомым, но, как это бывает в крайней стадии отупения, он бы сейчас и мать родную не узнал. - Утро. Могу я видеть Виктора Крида?
Рита отвлеклась от своих мыслей и воспоминаний когда Крид унес Ашен наверх. Она и сама бы сейчас не отказалась чем то напитать своё пустующее нутро. Поднявшись и, по прежнему не обувая туфель, Марго пошла искать мадам Жорж в несложном лабиринте комнат особняка. Та оказалась в комнате напротив. Рита попросила её об услуге приготовить один кофе и один крепкий чай. Она терпеть не могла кофе. У Риты никогда не было зависимости ет этого напитка, он никогда её не успокаивал и никогда не помогал пробудиться ранним утром, когда надо было идти на работу, а только раздражал, бесил, вводил в депрессивное состояние, а от одного только запаха у нее сразу кружилась голова. Марго уже вернулась в комнату и снова села теплый пол перед приходящей в себя Лилит, когда услышала тихий шелест ворвавшегося внутрь, через открывшуюся дверь, ветра и звук шагов, который становился все громче, пока наконец в комнату не вошел человек с мрачной наружностью. Точно мутант, и жутко самостоятельный холостяк. – оценила Марго после кивка-приветствия вошедшего. - И вам. Виктор сейчас спустится. Звучало как от секретарши, докладывающей, где есть начальник. Но Рита не долго разглядывала незнакомца и снова вернула свой взор к Лилит… Как будто от этого девочке могло полегчать.
Десять кубиков глюкозы в вену – так привычно. Так привычно, что стало становиться дурной привычкой, нежели необходимостью. И желаемого эффекта уже было намного меньше, чем следует быть. Оно и понятно – организм начал привыкать. Вскоре потребуются более сильные стимуляторы, но не сейчас, нет, потом... Потом будет что-то, но Лилит не думала о будущем. она боялась загадывать вперед, зная, что ничего хорошего там не обнаружит. Минут на десять она вновь потеряла сознание. Это было вполне объяснимо, – на данный момент девочка осталась совсем без сил. Даже без самых элементарных, она не могла даже поднять руку, не то, чтобы встать. Мозг, уставший работать в таком ужасном режиме, решил устроить себе незапланированный отдых, и диван поплыл из-под спины Лилит. Глаза ее закатились, последним, что увидела девочка, был белый потолок... Но сознание все-таки вернулось, как раз в тот момент, как в гостиную вошел какой-то мужчина. Лилит лежала так, что могла прекрасно его рассмотреть, и, представьте себе, она его узнала. В ту ночь, в морге, когда Ашен умерла в первый раз, и девочке пришлось поработать патологоанатомом, он тоже присутствовал. Его вызвали на опознание, что ли... В общем, где-то так. И Лили вылечила его мигрень, но, к сожалению, не насовсем – тогда она опять же была уставшей, как сотни мертвых слонов. Не было ее вины в том, ей пришлось вылечить за день четырех человек – Алан, так звали мужчину, был пятым... Такова уж была судьба этого ребенка – жить опустошенным, изнеможденным и до смерти уставшим. Помнится, Лили еще задала Линдену вопрос там, в гостинице: "Как вы думаете, я доживу до двадцати лет?". Она не помнила, что он ответил, не помнила, что она сказала дальше, но эта фраза глубоко запала ей в душу. Нет. Не доживет. Она жила в ритме, слишком трудном для нее. В последнее время она была не просто дико уставшей. В данный момент она была избита, изранена, а двумя часами ранее ее, маленькую шестнадцатилетнюю девочку, которая из-за своей жизни была такой маленькой, что издалека смахивала на девятилетнего ребенка, жестоко изнасиловали трое крупных взрослых мужчин... И еще неизвестно, чем это все обернется. Вы бы нашли в себе силы жить дальше? Не валяться на диване в больничном халате, не давить на жалость присутствующих, а продолжать лечить, отдавая последние крохи сил, жить самостоятельно, жить долго? Лилит не чувствовала в себе таких сил. Больше всего на свете ей сейчас хотелось встать, уйти в ванную и последовать примеру Ашен, как она это часто делала, - набрать ванну, наколоться морфином и изрезать вены. Так, чтобы потерять максимальное количество крови и заставить мозг прекратить свою деятельность. У Ашен была сверхчеловеческая регенерация, а у Лилит даже человеческой не было. Глубочайшая рана, почти перечеркнувшая когда-то красивое, а теперь страшное лицо, заживет окончательно только месяца через два, не раньше. Это – плата. За что Лили приходится платить? За эту усталость, за эту обреченность в красивых медовых глазах, за это отношение к себе? Да, она сделала себе имя, да, она известна, да, она даже знаменита в особых кругах общества, но и только. У нее не было родителей. У нее не было друзей. Она росла сама по себе, постепенно привыкая ко всему, что с ней происходило. Но девочка не озлобилась. Вы бы смогли подбежать с таким беспокойством в груди к человеку, который вас буквально избил? Вы бы смогли отдать самые последние силы человеку, для которого вы – ничто, пустое место, что-то, что может быть полезным, но и только. А Лилит могла. Она не знала, что ей движет. Она просто спасала. И сама же платила за это.
Рядом с девочкой сидела та самая женщина, которая увезла ее из больницы. Из больницы, где больной была оказана минимальная помощь, поэтому Лили была даже благодарна ей. Ее руки, так по-матерински ласково погладившие Лилит по голове, лежали рядом. Девочка нашарила их и уткнулась лицом в ладони. Хоть раз в жизни – немножко сочувствия...
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 1
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума