Есть ряд вещей, которые не следует делать ни при каких обстоятельствах, будь ты самим воплощенным центром Вселенной и по твоим жилам вместо крови течет абсолютная энергия, мощь, которой невозможно управлять, или самой ничтожной тварью во всей Галактике. Вечные константы человеческого существования, которые уже давно распространили свое влияние на существ нечеловеческой натуры, они постоянно дают о себе знать, настойчиво бросая одно предупреждение за другим, пока вы не исчерпаете их ресурсы, приведя себя к погибели. Стефен Гиллори мог сколько угодно кичиться своей силой видеть самые отвратительные черты человеческой души, олицетворением коих от этого казался и он сам, не без основания использовать тот факт, что во всем мире лишь он один знал главную тайну Грейдона, но последние его реплики в адрес главы FOH являлись шагом за черту, которого лучше было бы не делать. Взгляд Крида потемнел, как это порой можно наблюдать на закате безудержной ярости, сметающей все на своем пути. Слишком многие за последнее время пытались вывести его из себя, и даже непробиваемая стена хладнокровия начала таять, меняя замутненное изображение, которое все это время скрывала, чистой панорамой, выражавшей реальное лицо Грейдона Крида. Впрочем, нервная складочка у рта тут же загладилась, а сам Грейдон поспешно отвернулся в сторону, сделав несколько задумчивых шагов в сторону окна, в которое еще недавно смотрела Ашен. Чтобы выбить из Стефена нужный ему результат, необходимо было держать себя в руках, тех самых, что сейчас дрожали от желания вцепиться старому врагу в глотку. Гладкое, выразительное, но равнодушное лицо в отражении оконного стекла словно в древнем театре масок исказилось в жестокой ухмылке, в светлых глазах витала кровавая дымка, казалось, каждый сантиметр кожи светил был намеком на вспышку ненависти. Сейчас он как нельзя более походил на своего отца… Гиллори, не замечая смены личин, свидетелем которой был лишь идеальный портрет, запечатленный на стеклянном полотне, ожидал, когда Грейдон покинет номер. Что же, он сделает это… и не затем, чтобы пуститься в охоту за Виктором по прихоти повелителя страха. Он еще вернется сюда – забрать то, что должно принадлежать ему, невзирая на все попытки Стефена остановить его. Краем глаза Крид заметил знакомую фигуру, сидевшую на самом берегу пляжа, упокоенным взглядом наблюдая захлестывающие линию берега изумрудные волны. Джеймс Хоулетт, определенно, было не тем, кого сейчас хотел бы увидеть Грейдон, однако же, он был здесь, и Грейдону оставалось лишь, не подавая виду, что планы идут под откос, продолжать мерить взглядом силуэт Росомахи. Впрочем, безмятежная поза мутанта говорила о том, что его пребывание здесь никак не связано с Ашен, что вселяло надежду на то, что его поездка к месту обитания мистера Гиллори не превратится в кровавый трип под острыми, как бритва, когтями разъяренного родителя. - Я настоятельно советую тебе обдумать мое предложение, - тем же ровным голосом произнес Крид, разворачиваясь к Стефену. – Можешь не торопиться с ответом. Пройдет время, я позвоню тебе, чтобы получить окончательный ответ и надеюсь, он будет разумным. Бросив прощальный взгляд на девушку, застывшую в одной статичной позе почти без признаков жизни, он спокойной походкой вышел за пределы зловещей комнаты и аккуратно прикрыл за собой дверь, которая, - кто знает? – могла стать опустившейся крышкой гроба для Лэйрин, оставшейся наедине с безумцем. И, однако, он не ушел, как это следовало бы сделать, зная, что поблизости находятся двое мутантов, каждый из которых был бы не прочь разорвать его на части. Спустившись вниз и уже направляясь к выходу, Крид краем глаза заметил полированную поверхность барной стойки, блеск рюмок, его уха достиг звон бутылок и едва слышимый плеск разливавшейся по сосудам пьянящей жидкости… Последние дни пришлось потрудиться, Грейдон. Нетвердые, робкие шаги в сторону отравляющего разум забвения. И еще придется в будущем. Выбор сделан. - Jack Daniel’s, - всего пара знакомых здесь каждому слов, устало выдохнутых главой FOH, который только сейчас, в не сравнимой ни с чем другим атмосфере долгожданного бегства от гнетущих тягот, смог почувствовать что-то, отдаленно напоминающее расслабленность.
Говорят, когда-то очень давно мир был чист и совершенен, в нем не было место пороку, но однажды скептик сказал: «Всё в этом мире покупается и продается». И стало так… И вот уже французы, не краснея, признают как факт, что в Париже, разумеется, есть порядочные женщины, но стоят они на порядок дороже. О, развратный Париж! Столица самых смелых фантазий. Город несбывшихся надежд, утонувший в блеске роскошной мишуры Елисейских Полей и грязи переулков… Прошли годы, много-много лет, и кто-то другой заметил: «Все в этом мире делятся на тех, кто покупает, кто продает… и кто продается». Как бы ни хотелось протестовать, но не согласиться невозможно – всё так и есть, и будет... Несложная иерархия всего из трех ступеней. Увы, не всем достается место под солнцем - кому-то приходится довольствоваться участью «товара», более того, иным даже удается всю свою жизнь успешно не признавать этой своей роли и оставаться вполне довольными существующим положением вещей, изредка ругая тех, кто где-то там в зоне недосягаемости… Наверху... Но путь наверх всего один, и заметить его призрачное, как мираж в пустыне, сияние трудно. Его замечают лишь десятки из миллионов. С него так легко сорваться, что поднимаются единицы… Но и поднявшись, увы, не всем дано удержаться на желанном пике дольше одного-единственного мгновения. Мгновения настолько яркого и ослепительного, что ради него стоит жить. «Увидеть Париж и умереть…»- сказал романтик потратив на эти бессмертные слова свой тот самый единственный, удивительный миг. Глупо? Ну, разумеется! Но разве кто-то осмелится сказать теперь, что оно того не стоило?..
Простая иерархия, три шага, разделенных непреодолимыми пропастями, похожими на бездну… У каждого в ней свое место, своя ступень, и выше головы не прыгнуть без риска разбиться. Удивительно, здесь, в этой комнате можно было видеть, как в лабораторных условиях, эту нехитрую модель. Стефен Гиллори, продавец. Удивительно справляющийся со своей ролью душеприказчик и ростовщик в одном лице. Один Бог знает, как сильно задолжал ему Натаниэль, но он верно, безошибочно, можно сказать с первого взгляда определил самый ценный экземпляр его коллекции. Вернее сказать, бесценный… но только не для Стефена Гиллори. Для него все в этом мире имеет свою продажную стоимость, хотя часто он самозабвенно твердит об обратном, опять же лишь для того, чтобы набить цену. И, разумеется, он, едва увидев этот чудный экземпляр, тут же забрал его в счет долга при первой же подвернувшейся возможности. Грейдон Крид, покупатель. Не просто покупатель – настоящий игрок! Большая игра – высокие ставки, оправданный риск на грани безумия. Адреналин… Такой может долго, целенаправленно выбирать, оценивать вещь, но если уж определился в выборе, ничто его не остановит. Охотник за эксклюзивом, такой ни за что не станет размениваться на дешевки. Он готов тратить, более того, он готов тратить много и не жалея, но вещь обязана этого стоить. Ашен, игрушка. Опасная, уникальная, единственная… но себе, увы не принадлежащая. Из тех что продается, вернее – ее продают. Внешне - фарфоровая кукла. Ей не нужен глянцевый рекламный буклет, посмотрите, какая красивая… Личико безупречной формы, кожа полупрозрачная, матовая, волосы роскошные, пышные. Ее огромные, глубокие, блестящие глаза выглядят почти как настоящие. Она отличается неповторимо реалистичным выражением лица и способностью вызывать особую нежность, глубокое чувство привязанности и заботы. Положительные эмоции захлестывают всех, кто даже просто смотрит на нее. Все вокруг восхищаются ею… И почти не играют, только любуются. Потому что она – очень дорогая игрушка. Только для тех, кто может себе ее позволить… Для избранных. Внешне – фарфоровый ангел, кибернетический монстр – внутри. Истинное чудо новой техногенной эпохи. Безумно дорогое. Уникальное… Но если вам кажется, что она просто фарфоровая безделушка со стеклянными глазами и электронной начинкой, вы глубоко ошибаетесь. Такова всего лишь ее роль – для продавцов, для покупателей… На самом деле она живет… Жила… Но только немногим дано было это увидеть. И не всякой кукле удается ожить. Чтобы она ожила, понадобилось маленькое волшебство. Любовь… Но сейчас это уже не имело никакого значения – не увидели, не поняли, убили… И вот она снова здесь, изящный предмет торга между Покупателем и Продавцом.
Снова ничего не значащие слова, пропущенные ею мимо ушей. Какое-то движение, тихо закрылась дверь… пристальный взгляд, неизменно оценивающий. Что дальше?.. А какая разница? Глубоко погруженная в себя, Лэйрин продолжала оставаться где-то очень-очень далеко. Не здесь и не сейчас. В капкане собственной памяти. Лица, лица… Казалось, миллионы лиц. И среди них еще одно знакомое – Грейдон Крид. Пожалуй, даже слишком знакомое… Чересчур. О, да! Разумеется, ведь это он ее убил в прошлый раз… Или в позапрошлый? А, может, когда-то очень давно? Пожалуй, слишком знакомое лицо, для того, чтобы видеться всего однажды.
Девушка поднялась с постели медленно, словно в трансе, по-прежнему не отрывая взгляда от окна, куда ветер только что в стекло ударил ледяными каплями морской воды, сделала пару неуверенных шагов и с ногами залезла на подоконник, прислоняясь щекой к раме и продолжа сверлить безразличным взглядом даль. Толкнув рукой раму, чтобы та открылась, она впустила в комнату холодный порыв ветра. Запах океана, запах свободы… не для нее. - Тебе никогда не стать даже бледным подобием Его тени… - вдруг равнодушно, по-прежнему глядя в окно медленно произнесла девушка, хотя прежде, казалось, она вовсе не замечала присутствия Стефена. О чем думала в этот момент Лэйрин – загадка, о ком – не трудно понять… Слова слетали с ее болезненно-бледных губ, как шелест ветра, будто каждое слово давалось ей с огромным трудом. Впрочем, так оно и было на самом деле. Голос ее прозвучал сухо, даже как-то неестественно, механически. Просто констатация факта и ровным счетом никаких эмоций. Наверное, именно поэтому слова пробирали дрожью до костей, звуча как приговор сэру Гиллори, повелителю страха, стопроцентно уверенному в своем могуществе. Зря… Боятся, когда есть, что терять. Она же больше не боялась.
Безусловно, Грейдон повёл себя немного странно, с точки зрения политика, и покупателя. После слов Стефена он мог назначить сумму, или начать торговатся, уговаривая серого кардинала продать оружие. Так делают все политики, да и продавцы. Но он, Грейдон, это не сделал. Тихо, и спокойно сказал чтото про звонок, и покинул комнату. так, как будто он хотел приобрести не очень нужного мутанта, а какую то игрушку, которую он выкинет в ближайшей мусорке.
Холодное дуновение ветра, и Стефен увидел, что его гостья, та, что была собственноручно отдана Виктором Кридом, уже пришла в себя. Пришла, и даже смогла открыв окно, сесть на подокойник. - А зачем мне становится его тенью? У него есть Виктор, который запросто будет его тенью. А мне это не надо. - сказал он, и встав, подошёл к открытому окну, на подокойнике которого сидела девушка. - Натаниэль слаб, и тебе ли это не знать. Если бы он был силён, взял бы он такую, как ты? Нет. Он лишь бросил бы тебя на улицу, где тебе самое место.
Воплощенное безразличие, спокойствие сравнимое разве что со смертью. Без страха, без желаний, без жизни... Без права что-либо чувствовать. С обязанностью реалистично изображать только то, что от нее желают видеть и ни на шаг не отступать от выбранной кем-то для нее роли игрушки, эксклюзивного товара. Роли, выбранной без ее на то согласия; выбранной, возможно, еще до ее рождения, каким-то генератором случайных чисел вселенского масштаба, именуемым смертными из поколения в поколение по привычке словами Судьба, Рок, Предопределенность … просто потому что кто-то в этом мире должен покупать, кто-то продавать, а кто-то продаваться. - Он и бросил. - равнодушно отозвалась девушка после некоторой паузы, по-прежнему не удостоив Стефена даже взглядом, - Бросил игрушку своему вечному Мистеру Номер Два, как обглоданную кость собаке… И этот щенок схватил косточку, и с радостью, набросился на неё. Бедняжка... А кость, похоже встала ему поперек горла. Он смотрит на нее жадными голодными глазами, хочет проглотить ее и не может, ввиду того, что он слишком самонадеен и жалок. Сейчас Лэй полагалось рассмеяться. Но на ее лице не мелькнуло даже ни тени усмешки, девушка в самом деле не издевалась и даже не думала об этом, просто вновь констатировала факты так, как они ей виделись. Она говорила так, будто отвечала каким-то своим внутренним мыслям. Иными словами, Лэйрин вовсе игнорировала чье-либо присутствие, мысленно растворившись в океане неба где-то на линии горизонта.
И, тем не менее, девушка прекрасно его слышала, но смысл весьма обидных фраз ровным счетом никак не задевал ее. На улице ей самое место? Да, разумеется… Она уличный беспризорный ночной зверек, на которого бросают полный умиления взгляд, приманивают острым запахом проклятых но жизненно необходимых затертых в карманах зеленых бумажек с портретами президентов, с которым играют в свое удовольствие, но после никогда не берут с собой. Снова выбрасывают туда, откуда взяли, на улицу… А разве с этим кто-то когда-то спорил? Улицы… страх, голод, грязь, боль, постоянная борьба за выживание, экстремальная гонка со смертью… Кто быстрее? Все так. Только одна попытка. Сильнейшие выживают, те что послабее эту гонку проигрывают. И только выдержав порцию испытаний на сегодня, чувствуешь себя живым до завтра, чтобы получить свои новые тридцать три несчастья… и так бесконечно, во всяком случае, до того момента, пока кто-то более сильный не воткнет тебе нож в спину, чтобы пройти дальше. Вот она – эволюция нового века. Дико? Безусловно, но таковы ее законы. А эволюция есть движение вперед. Что ж, выходит, это естественно. А все естественное, каким бы безобразным оно ни казалось, имеет право на существование, не так ли?
Девушка сидела на окне, прислонившись щекой к стеклу и обхватив колени руками, и по-прежнему сверлила безразличными глазами серую даль. Серый асфальт трассы, серый бетон набережной, сероватая полоска песка городского пляжа и серый океан, сливающийся с серым небом на горизонте. Даже солнце, поднявшееся уже достаточно высоко, выглядело каким-то серым, безликим, словно теперь ему было жаль света и тепла для этого мира и для нее… Но все-таки в монохромной картине присутствовало нечто живое. Настоящий феномен, до которого, однако, сейчас почему-то никому дела не было. Вода… То и дело в заливе за несколько секунд поднималась огромная волна, эта стена воды стояла неподвижно в воздухе минуту, а после обрушивалась вниз, заливая набережную и две крохотные фигурки на ней фонтанами брызг… Это словно напоминало ей что-то, но что именно – сейчас неуловимо ускользало от Лэй, не имея сил пробиться сквозь плотную пелену тумана ее отстраненного безразличия. Фигурки… Два человека рядом, но в то же время каждый сам по себе, у каждого свой непосильный груз висит на плечах, тянет на дно. Не нужно было слышать слов и даже видеть лиц, все было как-то одновременно аллегорично и удивительно понятно. Словно скульптурная композиция, созданная мастером для выражения вселенской тоски… И вновь что-то близкое, знакомое было в этих силуэтах. И вновь это что-то ускользало от нее.
Реакция девушки была странная. Очень странная. Нет, конечно понятно, что она пережила шок, пытиаясь убить Натаниэля, но всёже, для человека её возраста, она вела себя крайне странно. Эта почти совершеннолетняя особа вела себя както паралельно, не показывая чувств, и говоря то, что, как ей казалось, было простыми словами. А они небыли. Слова девушки о том, что в её представлении он, Стефен, простой щенок, который жадно набросился на кость по имени Ашен Вагнер, выводили из себя. Это было оскорбление, оскорбление его. Кто она, млолетняя девчушка,ч тобы гвоорить такие слова. Кто дал ей права. Может она и взращивалась на улицах (а Стефен об этом лишь предпологал), но малоч его ещё знает, и пока не может судить. - Самодовольная девица. - бросил он ей в лицо, и ударил девушку. Это минус. но, как это уже бывало у него в прошлом, он снова не расчитал силу. Это должна была быть пощёчина, вот и всего. А вместо этого девушка уже свалилсь с подокойника на пол, и лежала на нём, смотря на того, кто её бросил. Это плюс, так как теперь она смотрела непосредственно на него, а не куда то в даль.
Самодовольная девица... Пожалуй, Стефен несколько опоздал с этим определением, ровно как и с выводами на счет ее слов. Боже, как глупо было считать, что девушка намеренно его злит, когда до того мгновения, когда комнату огласил звук сильного удара, Стефена Гиллори для Лэй попросту как бы не существовало! Вначале Лэйрин просто пыталась, ни на что не обращая внимания, смотреть в окно, где на фоне поднявшейся водной стены в серую безрадостную картину вписывались два статичных серых мужских силуэта, но после это, видимо, не удовлетворило самолюбие сэра Гиллори, и тот наотмашь ударил девушку, тем самым грубой силой обратив ее безжизненный взгляд к себе.
Лэй поймала этот его взгляд – холодный, обжигающе-ледяной с оттенками ярости и безумия… Она даже не пошевелилась, не прижала ладони к горевшей теперь щеке, не попыталась подняться – просто неотрывно смотрела ему в глаза. Смотрела безразлично и как-то даже чуть удивленно одновременно, будто девушку вовсе не волновала пощечина, но оказалось новостью само его присутствие. Она молчала еще несколько минут, сверля своим бездонным, как пропасть, невыносимым, жутковатым от абсолютного безразличия взглядом глаза Стефена, словно пытаясь понять, чего он все-таки хотел добиться от нее. Ее внимания?... Никто, пожалуй, никогда прежде еще не тратил столько усилий для того, чтобы она заметила его, прежде ей приходилось самой из шкуры вон лезть, чтобы какая-нибудь очередная машина на улице очередного города не проехала мимо, не заметив ее, полураздетую уличную девчонку, трясущуюся от холода на тротуаре в свете неоновых огней. Право же, забавно... С губ девушки сорвался короткий смешок, прозвучавший настолько холодно, как звон металла, что у кого угодно должны были мурашки по спине пробежать. При этом ни единая черточка ее лица-маски не дрогнула, также как и взгляд ее вновь остекленело застыл на новой точке - глазах Стефена. - И все-таки поперек горла... Не можешь даже играть роль хозяина... ничего не можешь. - тихо, почти шепотом произнесла девушка. Снова такой же короткий ледяной, ненормальный смех, - Даже ударить толком не можешь... Это все? - девушка запрокинула голову и в следующий миг вновь перехватила его взгляд, - Знаешь, это было совсем не больно... скорее это было жалко.
Алекс не знал, сколько времени просидел вот так, не шевелясь. Но он услышал шаги, а потом голос, который обращался явно к нему. - Если бы меня это смущало, то я по-прежнему оставался бы там, откуда приехал, - тихо и абсолютно безразлично ответил он. Лекс с трудом поднялся на ноги. Все что болело до знакомства с Триадой не так сильно, стало болеть еще сильнее. Было ощущение, что сломаны не два ребра, а все. Он даже не заметил, как наступило утро. Слова Лидии довели его до такого состояния. Лекс молча смотрел на подошедшего. На первый взгляд мрачный мужчина со странной прической, но это для обычных людей. А Алекс знал его как Логана или Россамаху. По сути, они были врагами. Но он видимо не знал Алекса. Сентклер был, так скажем, выездным агентом Эссекса. Он постоянно мотался по разным странам в поисках разных мутантов и в Нью-Йорке бывал редко и может быть, поэтому многие даже из своих не знали Вотеринга. А уж о врагах лучше вообще промолчать. Лекс повернулся к Логану. - Меня мало волнуют правительство, регистрация и военное положение. И я занимаюсь тем, чем захочу. Если мне приспичит вдруг залить водой пол города, то я это сделаю. Лекс говорил четко, спокойно и очень холодно. Взгляд ничем не отличался от голоса. Вотер поежился от ветра. Конечно, он был не очень сильным, но в мокрой одежде было крайне неприятно стоять посреди улицы. Если еще и дождь пойдет, то будет вообще отлично, – подумал Алекс и усмехнулся. Он снова повернулся к воде. Снова спокойная тихая водная гладь. В голове появилась мысль пойти в отель и наконец переодеться. Но сил не было.
Обычно, будь те слова направлены в сторону Стефена в другой ситуации, он бы реагировал подругому. Не так сильно, как сейчас. Его сердце умерло полвека назад, и поидее, эти слова вызывали бы совсем другую реакцию. Пофигические, рассуждающюю, смеющююся, а не эту, агрессивную. Что же пошло не так, что не то? Лита... - вдруг вспомнил Стефен. Это имя он пытался забыть, пытался сопротивлятся тем воспоминаниям, тому, что тогда произошло в Париже. Он приглушил их, убрал ненадолго в сторонку, но, к сожалению, они сейчас снова вырвались. Тогда всё было почти также. Почти. Тогда они любили друг друга, но всё сводилось к тому же. Правда, тогда она была более менее живой, и разумной, нежели ныняшняя девушка. У кардинала немного заболела голова. Он наплывших воспоминаний, и от неожиданного их осознавания. издав слабый звук боли, еле слышный, его взгляд снова упал на девушку, которая сейчас была на пике. Пике издевательств. Похоже, она нашла нужую опору в данный момент, и никак не хотела с неё сойти. Ну чтож, любое явление временное. - Заткнись. У меня от тебя болит голова. - громко сказал он, и реззко поднял девушку на ноги, и бросил в сторону кровати. К счастью, по отношению к ним кровать была далеко не спиной, и поэтому девушка просто упала на белье, стукнувшись головой об подушки. - Молчи, мерзавка. Незнаю, кем ты себя возомнила, но ты простая малолетняя шлюха. - сказал он, и запрыгнув сверхуна на девушку, склонился над ней, и схватив руки, прижал их плотно к кровати, словно наручниками. - И так получилась, что ты та малолетка, которая нынче является всем на свете для Натаниэля. Так что молчи и не рыпайся.
Лэй, наверное, должно было быть больно, страшно, хотя бы обидно, но нет… Просто ровное ощущение отвращения ко всему, отвращения от жизни, отвращения к самой себе, плавно переходящее в абсолютное замкнутое безразличие. И вновь информация мистера Гиллори несколько устарела, или скорее вовсе была неверной от начала до конца. То о чем сказал он только что, о том что Лэйрин была для Натаниэля всем, увы, вовсе не походило на действительность. Неужели он правда был настолько глуп, чтобы так кардинально заблуждаться? Или это просто новая особенно садистская игра? Убедить ее сейчас в искренности своих слов, чтобы сделать еще больнее, хотя бы морально... Во всяком случае, было очень на то похоже. Девушка не сопротивлялась – просто неотрывно смотрела ему в глаза, ей было все равно – кто, когда, где… как. Она себе не принадлежала, а значит и не имела права ни на собственные желания, ни даже на то чтобы ощущать боль… вот только разве что на память…
…Когда-то давно Реми Ле Бо жаловался ей, что эмпатия не дает ему жить своими чувствами, а заставляет влачить жалкое существование, пропуская сквозь себя чужие. Он говорил что быть рядом с Лэй легко...потому что у нее как будто вовсе чувств нет, и ничего на него не налипает, не искажает восприятие реальности, давая возможность просто быть собой, как никогда. Она не понимала, смеялась, говоря что креол просто чересчур влюбчивый и впечатлительный, что при их жизни никак недопустимо. А еще он боялся, постоянно оглядывался назад. Этого Лэй тоже никак не могла понять…
А сейчас ей отчетливо вспомнились слова креола об одиночестве и чувстве пустоты, когда пелена с глаз падает и он снова остается наедине со своими кошмарами. А еще ей показалось, что она сходит с ума... Вспоминая Реми девушке казалось, что она вспоминает Натаниэля. Реми и Эссекс казалось, были похожими как братья. Вот только Ле Бо никогда не умел быть безразличным, в остальном же... А, может, просто воображение выдает желаемое за действительное? Девушка всмотрелась в лицо Стефена - нет... Никаких иллюзий. Она видела перед собой лицо Стефена, и ей не казалось, что она видит другое лицо. Ровным счетом никаких… И никаких эмоций. Хотя чувство боли и было почему-то притуплено, девушка все прекрасно понимала, но никак не реагировала. Будто это все не имело к ней никакого отношения. Так прошло еще несколько минут, кисти выше пережатых стальной хваткой запястий уже начинали неметь. - Ты меня боишься. – снова сухой, механический, тихий и абсолютно безразличный голос, - Боишься и потому держишь… Все, всегда боялись. Она снова будто бы не со Стефеном говорила, в то время как пустой взгляд был обращен куда-то внутрь, в глубины памяти, милостиво подсовывающей самые отвратительные моменты прошлого…
…Вот ее кто-то держит, в то время как кто-то другой туго скручивает запястья стальной проволокой. Больно, безумно больно металл врезается в кожу, в вены, по рукам тонкими ручейками стекает темная, такая горячая кровь... Но не страшно. Потому что предсказуемо. Кажется, она теряет сознание. Что ж… так даже лучше, пожалуй. Но нет… Кто-то вовремя заметил и живо привел девчонку в чувство сильным ударом наотмашь. Кому интересно бессознательное тело? - Малолетняя шлюха… Сколько отвращения, злости. Но всем плевать, что это не ее, а их вина…
Какие знакомые слова! Все будто бы повторялось здесь, сейчас. Ее руки были обездвижены, пусть и не столь садистским способом, еще бы секунда и тяжелая рука – на этот раз Стефена Гиллори – заставила новой пощечиной осознанно смотреть ему в глаза. Разумеется, его тоже злил отсутствующий взгляд. Секунда, и сработал доведенный за годы до автоматизма рефлекс, не подчиняющейся воле, сознанию, которому в самом деле было наплевать. Секунда, и ее тонкие пальцы металлическими тисками перехватывают руку серого кардинала, в ее глазах на миг загорается какое-то темное пламя и снова тонет в пропасти ее души. - А ты чертовски прав…
Беззаботный антураж, окруживший тесноватую для подобного заведения комнатку с барной стойкой у одной стены и деревянными столиками с несколькими одиноко притулившимися у них посетителями, был вполне в духе стандартизированной обстановки всей гостиницы – места обитания мистера Гиллори. Ничем не отличающаяся от сотен таких же забегаловок по всему городу, маленькая крысиная нора для тех, кому не сиделось в своих номерах, спешивших утопить свою жизнь в прозрачном, как слезы, стакан, наполненном жидкостями разных цветов – драгоценный яд, на короткое время придававший жизни смысл. Даже для тех, кто никогда не имел его. - Что-нибудь случилось? – участливым тоном поинтересовался бармен, продолжая разливать по стаканам пиво для новых посетителей, хмуро сидевших в самом дальнем углу за самым обшарпанным столиком – странного вида бродяг, едва ли вообще имеющих отношение к отелю. Крид осторожно поднял бокал, с любопытством оглядывая его со всех сторон, стекло отливавшее первозданным блеском, отражавшим в каждом своем нервном блике тени давно забытого прошлого. Вот она – Ашен Вагнер, совсем не выглядящая на свои тринадцать лет, шагает по грязной берлинской улице, потирая дрожащие от холода руки и кутаясь в легкое пальтишко, то и дело оглядываясь в сторону проезжавших мимо машин. Он смотрит на нее сквозь тонированное стекло, как и теперь отражающее его лицо с резкими, будто врезавшимися в кожу чертами лица, губы сжаты тисками безразличия к чужим страданиям, глаза будто покрыты незримой коркой, мертвые, не выказывающие ничего, что могло бы теплиться в его душе… Вздрогнув, он ставит бокал на стойку, кинув на бармена холодный взгляд, некоторое время изучавший его, отчего молодой человек невольно отводит глаза в сторону, чувствуя, что от взора незнакомца ему становится не по себе. Да и какое ему дело до того, что произошло с этим странным типом, полностью погрузившимся в тягостные воспоминания, отброшенные за ненадобностью, а теперь гарпиями терзавшие его память? Всего лишь обязанность, подкрепленная надеждой на щедрые чаевые – только и всего. Реакция молодого человека заставила Крида усмехнуться, вслед за чем он задумчиво сдвинув бокал вдоль поверхности стойки, наконец, заговорил. Снисходительный, спокойный тон, как обычно обращаются к мальчишке, ничего еще не знающему о жизни. - Вы когда-нибудь теряли свою собственность?
Он застал их вместе, не пытающихся укрыться от его взора и даже не почувствовавших его присутствия, когда он уже стоял на пороге, немигающим взором растворившись в том, что он не хотел видеть, не мог, желая глядеть сквозь сомкнувшиеся в страстном соитии тела… Однако взгляд, не слушая чувств, зашедшихся в отчаянном крике отрицания, не слушался, снова и снова ловя картину руин его жизни. Впрочем, кто сказал, что на месте руин нельзя построить город? Сколько же ему тогда было? Девятнадцать? Сопляк, поверивший в воздушный замок, который был разрушен одним легким дыханием правды жизни, отравленный своей самоуверенностью, не оценивший вовремя, не предусмотревший и не принявший меры… Больше этого не будет. Губы сжимаются в тонкую полоску, уродливо исказившую молодое лицо, глаза уже не выражают отчаяния и ненависти к жизни, превратившись в два немых зеркала, отражавших в себе события и лица как ровно ничего не значащие объекты, у губ витает обреченная улыбка победителя. Деликатный кашель. - Ты закончил, Аарон? – ровный голос без намека на эмоции. Парочка лежит на кровати, смущенная, уставившаяся на него перепуганными глазами и, кажется, еще не осознавшая всей ситуации. Что ж, это еще не поздно исправить… Яркие, большие глаза, в которых витал страх - две пары, - достойное завершение трудного дня. Наверное, именно так чувствовал себя тринадцать лет спустя Стефен Гиллори, наслаждаясь каждым мгновеньем, которое было для него наполнено чудесной игрой на затаенных, смятенных чувствах, тот же холодный смех, та же, пусть и менее жестокая плата за предательство. Фальшивые, неестественно громкие звуки выстрелов – ни одна пуля не была истрачена понапрасну, пригвоздив его к смертельному ложу, по которому уже растекалось багровое пятно, казалось, вот-вот готовое затмить снежную белизну простыни. Сцена, которая была бы больше похожа на отрывок, лихорадочно вырванный из безвкусной гангстерской «новеллы на экране», если бы не слезы девушки, склонившейся над телом любовника, устремившего недвижный взгляд в потолок. Это казалось неестественным, каким-то игрушечным, а ее реакция – продолжением принятой на себя роли, которую она никогда не сыграет до самого конца… - Ублюдок, - ненавидящие глаза уже застыли на нем, отливавшие самыми пылающими красками, будто вырванными из небытия в этот бренный мир, чтобы внушить ему страх, которого тот не хотел и не мог почувствовать. - И что дальше? Вендетта? – ухмылка, которая позднее станет его маркой. Грейдон Крид не проигрывает. Он шагнул к кровати, вынимая из внутреннего кармана свое оправдание и ее приговор – пачка документов, на каждом из которых была фотография счастливого соперника с целыми сериями грифов, печатей и прочей формальной атрибутики, беглого взгляда на которую было достаточно, чтобы уничтожить наскучивший миф о рождении героя. – Похоже, Аарон в порыве страсти забыл показать тебе вот это. Пауза длиной в вечность. Крид молчал, пока она в растерянности разбирала стопку с воплощенной пером ложью, а из ее глаз ровными капельками выкатывались одна за другой жемчужины разочарования, смешанные с раскаянием. Но как она ошибалась, если думала, что последнее вызывает у него хоть что-то, что в роковом заблуждении можно было принять за жалость… Интуиция знала, что кошмар, в который погрузились они оба, нельзя было разрушить, проснувшись с облегченным вздохом, зная, что за четырьмя стенами – весеннее утро, предвещавшее новые радости в жизни, однако разум еще не до конца смирился с поражением. Его собственность, корона, то, чем он дорожил больше жизни, исчезла, оставив после себя туманную дымку разочарования. И все же это было правдой, а ему оставалось только смаковать ее, с холодным удовлетворением на всю оставшуюся жизнь погружая себя в жизнь без боли. Туда, где не будет больше потерь и издержек. - Как нетрудно догадаться, этот засранец из специального отдела трахал тебя только затем, чтобы подобраться ко мне. Хотя, если тебя это утешит, он просил своих коллег избавить тебя от ответственности, когда они доберутся до самого мистера Крида, - бесстрастным тоном продолжал Грейдон, задумчиво прохаживаясь по комнате. Вдоль и поперек, один рейс в неизбежность в ожидании ее ответа, о котором уже можно было догадаться по взору девушки, буквально ощущаемом всей кожей. Всхлипнув, она выговорила таким же пустым голосом, какой сейчас был выражением его собственной пустоты. - Прости. - Прощаю, - без оглядки, без тени чувств и без боли, для которой уже не оставалось место в истлевшем дотла сердце, еще бившимся в предсмертной агонии, но терявшем волшебную власть над сознанием. Прочь из комнаты, пропахшей грязью и предательством, оставив ее наедине со своими мыслями и приближающимися к зданию гостиницы полицейскими, возвещавшими о себе пронзительной трелью сирен. Ей еще придется объяснить, что делает в номере, снятом на ее имя, в одной постели с мертвым агентом, работавшим под прикрытием… Попытаются сделать из нее надежного свидетеля, способного обменять свою свободу в обмен на жизнь Грейдона Крида, но она промолчит, зная, что расплата за новое предательство будет гораздо страшнее тюрьмы со всеми ее ужасами...
- Хватит! Глаза, круглые от немого ужаса, бездвижно уставившиеся на него словно при погружении в транс. Рука бармена нервно сжимала бутылку виски, содержимым которой он совсем недавно собирался в очередной раз наполнить бокал Грейдона. - В чем дело? Разве тебя не предупреждали, что на этой работе можно услышать всякое? – с улыбкой произнес Крид, отбирая бутылку у юноши и вновь наполняя сосуд пьянящей жидкостью, заструившуюся оживленным потоком. - Прекратите! Хватит! – бармен тихо шептал, крутя головой в попытке проснуться, не зная ни об убийстве, ни чего-либо еще о человеке, которого он знал только по телевизионным репортажам, посвященным преступным субкультурами, возникшим на волне новой эпохи. Не знать ничего, живя только своей жизнью, избежав встречи с цепью которая намертво свяжет его с грязью, в которой существовал сидящий перед ним человек, уже потерявшим значительную часть отличавшей его трезвости, но по-прежнему сверлившим его насмешливым взглядом, как будто видел юношу насквозь. Крид вздохнул. - Наверное, для меня сегодня достаточно выпивки… Ха! А ты как думаешь? – веселый смех, исторгнутый при одном виде перепуганного насмерть молодого человека, вырванного из столь привычного контекста уютной для него реальности. Небрежно пошарив в бумажнике, он вытащил стопку купюр, швырнув их в сторону юноши, который все силился что-то сказать, но лишь продолжал бормотать одни и те же бессмысленные слова. - Твои чаевые, приятель, - вновь рассмеялся Грейдон, сделав классический, эффектно-раскрепощенный жест рукой в его сторону, а затем вновь понизив голос почти до шепота. – И запомни: все, что нельзя купить, можно отнять.
Мужчина, находящийся сейчас в куда более лучшем положении. Девушка, которая похожа немного на труп, и удел которой быть лежать на кровати, и не рыпатся. Каккая ясная картина, которую можно встретить как и в повседневной жизни во многих местах, так и во многих кинокартинах. Главное, в этот момент не уйти за попкорном или в туалет. Девушка, удел которой лежать смирно, и даже не говорить ничего. Так обычно бывает всегда, когда кто-то похищает кого-то. Но тут был другой случай. Похищение, если можно было это так назвать, было добровольным с согласия стороны "потерпевших", а значит, раз уже всё пошло не так, как дожно было, это нужно было продолжать. И это продолжалось. Игра словами, да. Они были сейчас в её случае неуместны. Неуместны, так как сейчас она обычная жертва в руках хищника, который готов её разорвать. Но нет, слова есть. Такие наивные, такие банальные, такие игривые. Казалось, сейчас в представлении девушки она была лишь ещё в одном доме, у ещё одного клиента. Но Стефен им не был, и даже не горел желанием им стать. зачем платить за любовь, когда можно охмурить какую-нибудь красотку, и пойти по уже знакомому пути? Благо есть способность, и опыт. Хотя и не всегда удачный, в плане девушек. Почувствовав её поцелуй, Стефен не сразу понял, к чему это. Рейлекс ли это, или какой-нибудь способ самозащиты? Ослабить его, а потом выскользнуть и убежать. Нет, этого сейчас не нужно было. И не из-за того, что она побежит уже в знакомый дом. Догнать и перехватить можно легко, главное знать дорогу. Нет, дело было в Грейдоне. Стоит её убежать, какк она может оказатся в руках этого маньяка. Конечно, маньяк маньяку рознь, но не всегда. Тук-тук... Тук-тук... Тук-тук... В дверь постучали, и Стефен почувствовал, что девушка его отталкивает. Пытается сопротивлятся, пытается показать, что не все её силы сейчас развеялись по ветру. Ну чтож, если она отталкивает, а за дверью стучат, почему бы и не открыть дверь. Встав, и подойдя к двери, Стефен посмотрел в глазок. - Что тебе, Майк? - Да вот рещил занести тебе деньги, которые задолжал. Приоткрыв дверь, Стефен посмотрел на соседа по отелю. - Вот держи. - Спасибо. - Может выпьем? - Нет, я занят. - И чем же? Подцепил девчонку какую-нибудь. - Что-то типо этого. - Понятно. Пока. Парень ушёл, и Стефен закрыв дверь, стал смотреть на девушку, которая немного стала оживать. Снова подойдя к ней, и сев на кровать, он стал смотреть на девушку.
Неожиданно Стефен отпустил ее... Отпустил и с равнодушным, даже каким-то скучающим выражением лица отошел в другой конец комнаты, будто все предыдущие действия были лишь фарсом, какой-то дурацкой шуткой, призванной то ли напугать девушку, то ли изощренно напомнить ей о том кем она на самом деле была... для него, для всего этого мира. Что ж, если так, задуманное удалось в полной мере - воспоминания вновь и вновь врывались в сознание жуткими "короткометражками", которые бы из морально-этических соображений никогда не пропустила на экран никакая цензура.
...Однажды в Париже она цинично заметила, что Реми слишком эмоционально реагирует на происходящее с ним. Сказала, что креолу уже давно пора бы привыкнуть, не маленький. Сказала, что лучше так, чем замерзнуть в один прекрасный день где-нибудь на улице, а когда услышала в ответ что-то о том, что он никогда не сумеет, да и не хочет становиться живым воплощением безразличия - просто сухо расмеялась... - Тебе платят, cherie. Так платят, что грех ныть. Деньги давно правили этим миром, деньги определяли твое положение, деньги решали все. И ей, конечно тоже платили. Достаточно для того, чтобы выживать на улице, но недостаточно для того, чтобы бросить такую жизнь навсегда. А могло ли быть иначе? Она никогда не верила в сказку про Золушку, но и Золушка никогда не была малолетней шлюхой... Скорее, удачливой брачной аферисткой.
Он вернулся и сел на кровать, стал смотреть изучающим взглядом, словно думал о том, что еще можно придумать в отношении ее. Так иногда бывает, когда ребенок наигрался, но к игрушке еще не потерял интерес... Девушка снова безразлично смотрела в окно. На небо, на море, на серую полосочку городского пляжа и на две фигурки, расположившиеся там... но ничего не чувствовала. Да, Стефен в конце концов был прав. Да, она была жалким существом без права на собственные желания, лишь с обязанностью филигранно исполнять чужие. Да... Казалось, это созерцание могло продолжаться вечно, но взгляд Стефена имел необычное свойство давить даже тогда, когда его старались не замечать, будь то намеренно или как сейчас, непроизвольно. И этот взгляд рано или поздно становился до такой степени нестерпимо тяжелым, что даже безразличие незаметно превращалось в истерию, медленно и незаметно, циклически... Чтобы потом снова стать безразличием.
- Чего еще ты хочешь от меня?! - закричала девушка, садясь на постели и закрывая лицо руками. Слез по-прежнему не было, кажется, их вообще не осталось. Взгляд ее, холодный и пустой, упал на руки сэра Гиллори. Пачка денег, новеньких хрустящих зеленых купюр... В этот миг что-то глубоко в голове щелкнуло, а в следующую секунду раздался звонкий удар. Девушка наотмашь врезала Стефену по щеке. - К черту твои деньги!
Эффект неожиданности? Или осуществение пошлой, извращенной идеи, задуманной минуту назад?.. Пачка денег легко выскальзывает из рук повелителя страхов. Купюры с тихим шелестом рассыпаются по постели...
Признаться честно, эта девушка была очень необычной. Мало того, что она была мутантом, за её жизнь волновались Виктор и натниэль, так теперь ещё она и очень быстро приходит в себя. Появляются силы, некие отголоски разума. Правда примитивные, не те, которые раньше были у девушки, но со временем и они вернутся на своё место. А сейчас лишь это. Он, она, пачка денег, и хорошая пощёчина. Удар был некстати, и его то Стефен и не ожидал от этой девушки. Такая наглость, такая дерзость, а ведь из-за чего? Неиззачего собственно. Ну подумаешь сбросил с подокойника, но с кем не бывает. Ну а тут это. Так неожиданно, так странно, так... так... просто.
Потирая место, на которое пришёлся удар, Стефен грозным взглядом посмотрел на девушку. Нахалка, как она могл это сделать? Это не позволительно. Это не правильно. Нет. Он это понимал, и не собирался мерится. Снова набросившись на девушку, он снова "прибил" юную деву к кровати "наручниками". - Что мне от тебя нужно? Мне нужна ты. - громко сказал он. Конечно, эта фраза могла показатся пошлой, немного не той, на которую он расчитывал, и той, о которой сразу наверно подумала девушка. Но слова не вернуть. Он их уже сказал.
По Великому Закону Триллеров у каждого маньяка всегда бывает с собой нож. Неважно где он находится, главное, что в "нужный" момент нож всегда при нём. Данный случай был не исключением. Ослабивши хватку, Стефен быстро открыл левой рукой ящик небольшого столика близ кровати, и достал оттуда кухонный нож. И как следует из тех же законов, этот нож пошёл сразу к делу, а именно к шее девушки. - Лежи смирно, иначе сама понимаешь, что будет. - как истенный маньячк сказал он. Да, обычная, совсем банальная, но действующая фраза всех маньяков, начиная с Джека Потрошителя. Нож был приставлен к горлу, и Стефену почему то захотелось поиграть с этой безобидной овечкой. Схватив девушку за одежду в области груди свободной рукой, Стефен немного проткнул ножом ткань, и медленно повёл вверх, касаясь остриём тела девушки. Двигал он медленно, и как только нож уже перестал резать ткань, Стефен посмотрел, как небольшие порезы на девушке тут же заживали.
Она осмелилась на то, чего игрушке делать было никогда непозволено. И потому, в тот миг, когда ее запясться вновь до кропоподтеков сдавили стальные пальцы Стефена с еще большей яростью, Лэйрин мгновенно вновь охватило чувство полного безразличия к происходящему. Конечно, ему нужна была она... Украсть у Натаниэля его собственность, добиться от нее бесприкословного подчинения, сполна насладиться, насытиться этой властью и наконец сделать так, чтобы возвращать законному хозяину было уже нечего. Искажение восприятия... Удивительно, Лэй слышала слова Стефена так, будто они доносились эхом откуда-то издалека, в то время как хруст новеньких купюр, на которые ее повалил Стефен, казался девушке просто оглушительным. Запах денег, казалось, до отказа наполнил небольшую комнату, не давая дышать. Она совершенно не чувствовала боли когда нож, вместе с тканью рубашки легко разрезал ей кожу на груди... Лэй просто зачем-то задержала дыхание и закрыла глаза, как ребенок "прячется" от опасности под одеялом, чтобы только не видеть ее. Хотя конечно это никого никогда не спасало.
Сколько продолжалась эта игра? Секунды, минуты, часы?.. Она не знала, не чувствовала... Ничего, абсолютно ничего. "...сама понимаешь, что будет..." Слова ворвались, в очередной раз встряхнув сознание, вернув Лэй к реальности. Что ж, видимо сэр Гиллори ничем не отличался от проичх и тоже хотел видеть ее бессилие и страх где-то глубоко пульсирующие в расширенных зрачках. Лэй открыла глаза. - Да... Давай, закончи это. - тихо рассмеялась Лэй ему в лицо. - Прямо здесь и сейчас. Его каменное лицо, его горящие ледяной злобой глаза, его сжатые в тонкую напряженную линию губы были совсем близко, ближе разве что только лезвие ножа у ее шеи. Всего в какиих-то нескольких миллиметрах, так близко, что Лэй уже чувствовала несмотря на это ничтожное расстояние холод острого металла - своеобразной черты, разделявшей их в данный момент. Опасная, возбуждающая больное воображение, затрагивающая извращенные, больные, садистские инстинкты игра на натянутых нервах. Она прекрасно понимала все как есть. Она знала, что будет дальше, стоит ей лишь неосторожно пошевелиться или даже слишком глубоко вздохнуть. Знала, что на сей раз одно движение его руки, опытной руки убийцы, которая не дрогнет - и для нее уже не будет больше ничего. Никогда... Но нет, девушке совсем не было страшно. И это был не блеф... Неотрывно глядя в глаза Стефена, девушка резко дернулась ему навстречу, чувствуя, как холодный металл острой режущей гранью давит на тонкую кожу, медленно проникая глубже. - Чего ты ждешь? - одними губами, совершенно беззвучно произнесла Лэй.
Два человека. Два мутант. Одна комната. Один нож, приставленный в горлу. Лишь одно движение, и казалось бы, Стефен смог бы перерезать девушке горло, а труп спустить вниз в чёрном мешке, и через черный ход под лестницей, дабы не видели люди в фойе, выкинуть деву в мусорный бак. Всего то и делов. И нет никаких улик. Почти. Но он был не таким. Зачем ему убивать её? Для того, что потешится? Или для того, чтобы увидеть кровь? Ну кровь можно увидеть везде, главное просто приглядется на улицах города к земле. И тогда можно увидеть эту самую субстанцию. Живительный тоник для вампиров, дань при жертвопринашении, то, что течет в жилах многих живых существ на земле. - Ты мне нужна живая, радуйся. - сказал Стефен, и отодвинул нож чуть подальше от девушки, поближе к себе. - Радуйся, что тебе ещё будет суждено прожить пару дней в этом мире. - он убрал нож подальше от их голов и шей. - Иначе твоя смерть была бы мучительной, поверь мне. И что я несу? С этими словами он улыбнулся, и поцеловал девушку в губы.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 1
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума